Расправившись с хозяйственными делами, Элса втащила ванну в палатку и снова принялась таскать воду. Она таскала из канавы ведро за ведром, кипятила, процеживала и наливала воду в ванну.
Наконец завязала полог палатки и полностью разделась, чего не делала уже несколько недель. За прошедший месяц они все научились выживать в этих ужасных условиях, в вечной тесноте. Купание стало роскошью, а не необходимостью.
Опустившись в горячую воду, она ощутила себя на седьмом небе. Через несколько минут намылилась последним обмылком – и тело, и волосы, стараясь не обращать внимания на то, что в некоторых местах под пальцами на голове были не волосы, а кожа.
Вымывшись, Элса вылезла из ванны и вытерлась. Воду она сливать не стала – пусть дети тоже искупаются. От полотняной палатки и земляного пола исходил жар. Элса расчесала поредевшие светлые волосы. Зеркала нет, но зачем оно ей? Она обвязала голову чистым платком. Как жаль, что шляпки у нее больше нет. Все эти женщины будут в шляпках.
Не думай о них. И о себе не думай.
Это ради детей.
Она достала лучшее свое платье.
Лучшее платье. Сшитое в прошлом году из обрывков кружева с наволочки и мешков из-под муки. В последний раз она надевала его в церковь в Тополином.
Не думай об этом.
Она оделась, подтянула спадающие хлопчатобумажные чулки, обулась в поношенные туфли. И вышла под ослепительное полуденное солнце.
Джин стояла у своей палатки с веником в руках.
Элса помахала рукой и направилась к подруге.
– Ты, похоже, на неприятности напрашиваешься, – встревоженно сказала Джин.
– А что, самое время.
– Я буду тебя здесь ждать, – сказала Джин.
К ним присоединилась Надин.
– Она и правда туда идет? – спросила она у Джин.
Та кивнула:
– Идет.
– Знаешь, куколка, – сказала Надин, – хотела бы я быть такой же смелой, как ты.
Элса была благодарна за эту поддержку.
Она вышла из лагеря. Автомобилей на дороге было немного, но каждая машина непременно сигналила, чтобы она сошла на обочину. Когда Элса подошла к школе, она вся была в мелкой красной пыли.
Элса отряхнулась как сумела. Она не будет трусить. Вскинув голову, она прошла мимо администрации в библиотеку.
На двери висело объявление о родительском собрании.
Элса открыла дверь, как раз когда прозвенел звонок и дети выбежали в коридор.
В библиотеке все стены закрывали стеллажи с книгами, была также стойка для выдачи книг, ярко светили лампы под потолком. Сейчас здесь собралось около десятка женщин, они пили кофе из маленьких фарфоровых чашек. Элса отметила, как хорошо они одеты: шелковые чулки, элегантные платья, сумочки в тон. Стильные прически. На длинном столе, покрытом белой скатертью, стояли подносы с печеньем и бутербродами и серебряный кофейник.
Женщины разом уставились на Элсу. Разговоры затихли, а потом и вовсе прекратились.
И с чего она решила, что чистое платье из мешковины и ванна ей помогут? Ей здесь не место. Как она могла подумать иначе?
Нет. Это Америка. Я мать. Я здесь ради детей.
Шаг вперед.
Женщины смотрят на нее. Хмурятся.
Она подошла к накрытому столу, налила себе кофе, взяла сэндвич. Поднесла его ко рту чуть подрагивающей рукой.
Дама средних лет в твидовом жакете и юбке, в туфлях на каблуках отделилась от остальной компании. Тугие локоны выглядывали из-под фетровой шляпы с лентой. Решительно приблизившись к Элсе, она вздернула брови.
– Я Марта Уотсон, председатель родительского комитета. Полагаю, вы заблудились.
– Я пришла на родительское собрание. Мои дети учатся в этой школе, и меня интересует программа.
– Люди вроде вас не определяют нашу программу обучения. От вас в школе одни болезни и неприятности.
– У меня есть право быть здесь, – сказала Элса.
– Действительно? И постоянный адрес здесь есть?
– Ну…
– И школа финансируется за счет ваших налогов?
Женщина наморщила нос, как будто от Элсы дурно пахло, и отошла. Хлопнула в ладоши, сказала:
– Ну что, мамочки. Нам нужно запланировать лотерею по случаю окончания учебного года. Собрать деньги, чтобы открыть для грязных мигрантов отдельную школу.
Женщины стянулись к Марте, точно утята к маме-утке.
Элса поступила так, как она всегда поступала, когда сталкивалась с насмешками и презрением. Чувствуя себя проигравшей, она вышла на опустевший школьный двор.
Она почти дошла до шеста с флагом, но вдруг остановилась.
Нет.
Она больше не желает так себя вести. Не такой матерью она хотела быть. Эти женщины посмотрели на нее и осудили ее, возомнили, будто знают, что она такое. Определили ее в отребье.
Но она не отребье. И дети ее точно не отребье.
У тебя получится.
Правда?
Да они обнаглели, Элса. Вот что сказала бы Роуз. Не уступай им, иначе с такими не справиться.
Будь смелой, сказал бы дедушка Уолт. Притворись смелой, если надо.
Сжав ремешок сумочки, она вернулась в школу. У двери библиотеки остановилась, но ненадолго, затем решительно открыла дверь.
Женщины (вот же вылитые гусыни, подумала Элса) повернулись к ней. Разинули рты.
Марта постаралась взять контроль над ситуацией.
– Мы же вроде сказали вам…
– Я слышала, – ответила Элса. Внутри ее так и трясло. Голос дрожал. – А теперь вы выслушайте меня. Мои дети ходят в эту школу. Я буду участвовать в собрании. И точка.
Она села с краю, у двери, свела колени и поставила на них сумку.
Марта сверлила ее взглядом, поджав губы.
Элса не двигалась.
– Ладно. Вежливости и воспитанию насильно не научишь. Дамы. Садитесь.
Женщины расселись, стараясь держаться как можно дальше от Элсы.
Всю встречу – а она продолжалась больше двух часов – никто на нее не смотрел. Женщины старательно избегали ее, разговаривая между собой возмущенными голосами. Грязные мигранты… живут как свиньи… вши… не могут по-другому… нельзя позволять им думать, будто здесь их место…
Элса все поняла, но ей было плевать на этих высокомерных дамочек. Она почти развеселилась. Хоть раз в жизни она не позволила указать, где ее место.
– Собрание закончено, – объявила Марта.
Никто не двинулся с места. Женщины сидели, глядя на Марту.
