– Когда времена тяжелые, а работы мало, всегда винят приезжих. Такая уж человеческая природа. И сейчас приезжие – это мы. Раньше в Калифорнии во всех бедах винили мексиканцев, а до них вроде китайцев.
Лореда смотрела на замусоренный лагерь.
– Моя мама никогда не сдается, – сказала она. – Но может быть, на этот раз стоит все бросить. Мы могли бы поехать в Голливуд. Или Сан-Франциско.
Голос у Лореды дрогнул, и ей это не понравилось.
Она вдруг подумала о папе, и Стелле, и бабушке с дедушкой, и ферме. Хорошо бы сейчас оказаться дома, чтобы бабушка ее крепко обняла и угостила чем-нибудь вкусным.
– Иди сюда, дорогая, – сказала Джин, раскинув руки.
И Лореда обняла эту едва знакомую женщину; удивительно, но ей стало не так тоскливо.
– Придется тебе повзрослеть, – сказала Джин. – Твоя мама наверняка хотела бы, чтобы ты оставалась ребенком, но сейчас не те времена.
Лореда сдержала слезы. И ей хотелось бы оставаться ребенком, а не взрослеть, особенно в таком месте.
Она посмотрела на доброе, грустное лицо Джин.
– И что же мне делать?
– Перво-наперво натаскай побольше воды из канавы. Только сначала вскипяти ее и процеди, а потом используй. Я тебе дам марлю. Устроишь постирушку, поможешь маме.
Джин осталась у палатки, а Лореда взяла пару ведер и пошла к канаве. На топком берегу уже сидели женщины и стирали. Дети возились в грязной воде.
Лореда наполнила отвратительной водой оба ведра и отнесла их обратно к палатке. Она прошла мимо семьи из шести человек, которые жили в лачуге из обломков досок и кусков листового железа.
Энт уже проснулся и сидел на земле. Он явно только что плакал.
– Все меня бросили, я думал…
Лореда поставила ведра и сказала:
– Прости меня.
Энт вскочил и бросился к ней. Лореда обняла брата.
– Я испугался.
– И я, Энтси, – прошептала Лореда. Она не меньше брата нуждалась в утешении, и обоим стало легче, когда они обнялись.
У Энта тут же высохли слезы, он снова улыбался.
– Хочешь поиграть в мяч? Он где-то здесь.
– Нет. Нужно вскипятить воды, приготовить завтрак. Потом будем стирать.
– Мама нам такого не поручала, – возмутился Энт.
– Нужно ей помочь.
Энт вдруг замер:
– Она же вернется, правда?
– Конечно, вернется. Она ищет работу, чтобы мы могли переехать.
– Ох. Думаешь, найдет?
– Надеюсь.
Они позавтракали безвкусной кашей, потом Лореда помыла миски и упаковала все обратно в коробки, чтобы вещи можно было сложить в грузовик, как только мама вернется. И уехать из этого вонючего лагеря.
К полудню все пальцы у Элсы саднило, от хлорки руки покраснели и горели. Она отмыла полы на кухне и в прихожей, а в столовой и гостиной натирала паркет маслом с запахом лимона, пока доски не заблестели. Вытащив с полок десятки книг, протерла пыль за ними. Элса не смогла удержаться, понюхала кожаные переплеты, бумагу, даже прочитала пару предложений.
Когда-то она читала целыми днями. В другой жизни.
Закончив с уборкой, она ошпарила двух упитанных курочек и ощипала их. Рот наполнился слюной при одной мысли о жареной курятине. Час спустя она вытащила мокрое белье на улицу и пропустила его через металлический пресс, поворачивая ручку до отчаянной боли в плечах. И все это под неусыпным контролем хозяйки, которая не предложила Элсе сделать перерыв на обед, не дала ей стакана воды, даже имени своего не назвала.
– Ну все, – объявила хозяйка в шестом часу, когда Элса отгладила мужскую рубашку. – Работа окончена.
Элса медленно отставила утюг и с облегчением вздохнула. Ей хотелось есть и пить.
– Я заметила, что хорошо бы навести порядок в кладовке, мэм, и…
– Трогать нашу еду? И не думай об этом. С тех пор как ваши сюда понаехали, уровень преступности взлетел до небес. И в школах полно ваших грязных детей.
– Мэм, как христианка, вы должны…
– Как ты смеешь сомневаться в моей вере? Вон отсюда! – Пальчиком с острым ноготком хозяйка указала на дверь. – И не возвращайся. Мексиканцы лучше работают, чем вы, грязные оки. Они не дерзят и после сбора урожая уезжают из города. Не надо было их депортировать.
Элса слишком устала, чтобы спорить. По крайней мере, она нашла работу.
Сегодняшние деньги – это начало. Нужно думать в таком духе.
– Хорошо, мэм, – сказала она. Она стояла, ждала, что ей заплатят.
– Чего тебе? – спросила женщина, скрестив на груди руки.
– Плату за работу.
– А, точно.
Женщина порылась в кармане, вытащила несколько монет и сунула в протянутую руку Элсы.
Четыре десятицентовые монетки.
– Сорок центов? – спросила Элса. – За десять часов работы?
– Назад забрать? Я могу рассказать мужу, какая ты непочтительная.
Сорок центов.
Элса ушла, с силой хлопнув дверью. Забралась в грузовик и поехала назад, стараясь не паниковать.
Сорок центов за целый день.
Теперь она поняла, почему люди в лагере отправились на поиски работы пешком. Она больше не может позволить себе такую роскошь, как бензин.
Завтра она вместе с остальными выйдет до рассвета, чтобы найти работу в поле. За это, наверное, больше платят.
Но будь она проклята, если ее дети станут трудиться в поле. Они будут ходить в школу, получать образование.
Она выехала на большую дорогу. По обочине шел худой мужчина с потрепанным рюкзаком, понуро сгорбившись. Из дырявой шляпы торчали грязные пряди черных волос. Одна нога босая.
Раф.
Не может быть, но все же…
Она притормозила и опустила стекло. Конечно, это не ее муж.
– Подвезти, приятель?
Мужчина отвел взгляд. Кожа туго обтягивала кости черепа. Щеки впали.
– Не. Но спасибо. Идти мне некуда, шагаю себе потихоньку, уже привык.
Элса долго смотрела на него, думая: «Да и мне тоже некуда идти», потом вздохнула и нажала на газ.
В тот день Лореда узнала, как относительно время. До сегодняшнего дня время казалось ей чем-то основательным, надежным. Даже когда ее сердце разрывалось на части после отъезда отца и лучшей подруги, во время болезни Энта время успокаивало своим постоянством. «Время лечит», – говорили люди, имея в виду, что по своей природе время – доброе. Лореда уже знала, что некоторые раны со временем не затягиваются, а становятся более глубокими, и все же считала, что время идет своим чередом. Каждый день солнце встает и заходит, а между восходом и закатом умещаются домашние дела, завтрак и обед, вехи повседневной жизни.
