– Нет, – возразил Тони, – не в том дело. Мы не поедем в Калифорнию.
– Я не… понимаю. Я сказала, что нам нужно уехать, и вы согласились.
– И вам нужно ехать, – подтвердил Тони. – Правительство предложило платить нам, чтобы мы ничего не сажали. Объявило отсрочку платежей по ипотеке. Так что не нужно бояться, что у нас еще часть земли отберут. По крайней мере, в ближайшее время.
– После того собрания вы сказали, что хороших новостей нет, – проговорила Элса, пытаясь подавить панику. – Это была ложь?
– Разве это хорошие новости? – мягко ответил Тони. – Я же знаю, что ради Энта вам нужно уехать.
– Правительство хочет, чтобы мы по-другому обрабатывали землю, – сказала Роуз. – Кто в этом разберется? Но им нужно, чтобы фермеры работали сообща. Как мы можем отказаться, не попытаться спасти нашу землю?
– Энт… не может здесь оставаться, – прошептала Элса.
– Мы знаем. И мы не можем уехать, – ответил Тони. – Поезжай. Спасай моих внуков.
Его голос прервался.
Тони обхватил рукой затылок Элсы и нежно притянул ее к себе, коснувшись лбом ее лба; он был человеком старого мира, человеком, который просто продолжал идти вперед, надеясь, что труд его окупится. Все свои любовь и страсть он отдал этой земле. И семье. Этим жестом он говорил: «Я люблю тебя».
И прощай.
– Розальба, – сказал Тони. – Монетка.
Роуз сняла с шеи тонкую черную ленточку, на которой висел бархатный мешочек.
Она торжественно передала мешочек Тони. Тони открыл его, достал одноцентовую монетку.
– Ты теперь наша надежда, – сказал Тони Элсе, опустил монетку обратно в мешочек и вложил в ее ладонь, сжал пальцы Элсы.
Потом повернулся и ушел в дом, шаркая по песку, доходившему ему до щиколоток.
Сердце Элсы разрывалась на части.
– Ты же знаешь, что одна я не справлюсь, Роуз. Пожалуйста…
Роуз положила мозолистую руку на щеку Элсы.
– Элса Мартинелли, ты и в одиночку сможешь вырастить этих детей. Кроме тебя, им никого не нужно.
– Мне не хватит смелости.
– Хватит.
– Но вам понадобятся деньги. И мы упаковали всю еду…
– Мы немного оставили себе. И земля нас прокормит.
Элса не могла говорить. Как она поедет через полстраны, через горы и пустыни, почти с пустым кошельком, с голодными детьми, одна, без помощников.
Нет.
Но еще хуже – смотреть, как ее сын задыхается.
– Деньги Тони положил в бардачок, – сказала Роуз. – Бак полный. Пишите нам.
Элса надела мешочек с монеткой на шею и протянула руки к Роуз, на мгновение испугавшись, что не сможет отпустить любимую свекровь, если коснется ее, что у нее не хватит сил уехать.
– Я точно знаю, что эта монетка – счастливая. Она привела тебя к нам, – сказала Роуз.
Элса облизнула пересохшие губы.
– Ты дочь, о которой я всегда мечтала. Ti amo
[28].
– А ты – моя мать, – сказала Элса. – Знаешь, ты меня спасла.
– Матери и дочери. Мы друг друга спасаем, sì?
Элса долго смотрела на Роуз, запоминая ее черты. Но пора покинуть это место, эту женщину, этот дом.
Она оставила Роуз на крыльце и по холмикам черного песка добралась до нагруженного грузовика, где уже сидела Лореда.
Элса забралась на водительское место, захлопнула дверцу и завела мотор. Он вздрогнул, кашлянул, заурчал. Машина медленно поползла сквозь песок по дорожке, повернула к городу.
Кругом одна чернота. Слева Элса увидела наполовину засыпанный автомобиль, сотней футов дальше лежал мертвый мужчина, вытянув руку, его открытый рот был забит песком.
– Не смотри, – сказала она Лореде.
– Поздно.
Тополиное было накрыто черной вуалью.
Элса остановилась перед госпиталем. Только войдя внутрь, она сообразила, что оставила мотор включенным и ничего не сказала Лореде.
Она увидела доктора и помахала ему.
– Я за Энтом.
Госпиталь был забит людьми. Повсюду надсадно кашляли, дети плакали так хрипло, что у Элсы разрывалось сердце.
– Он поправился? Вы говорили, что его можно забирать. Ничего не изменилось?
– Он поправился, Элса, – ответил доктор и потрепал ее по руке. – Полностью здоров он будет, может быть, через год, но все же, конечно, не исключено, что разовьется астма. Понаблюдайте за ним.
– Я везу его в Калифорнию, – сказала Элса.
– Хорошо.
– Можно ли нам когда-нибудь будет вернуться?
– Думаю, да. Когда-нибудь. Невзгодам приходит конец. Дети ко всему приспосабливаются.
– Мама! Ты видела бурю? – закричал Энт. Выглядел он разом и напуганным, и довольным.
– Спасибо, доктор, – сказала Элса, пожимая ему руку. Никак иначе она не могла отблагодарить человека, который спас жизнь ее сыну.
– Удачи вам, Элса.
Энт во все глаза смотрел на пустынный, занесенный черным песком город, на разбитые окна, на шуршащие по песку перекати-поле.
– Божечки… – прошептал он.
– Энтони, где твои ботинки? – спросила Элса.
– Порвались.
– У тебя нет обуви?
Энт покачал головой.
Элса закрыла глаза, чтобы он не увидел ее слез. Ехать на Запад без обуви.
– Что ты, мама? Не переживай. У меня крепкие ноги.
Элсе удалось улыбнуться. Она открыла дверь грузовика и помогла сыну забраться на сиденье. Энт прижался к Лореде, которая крепко обняла его.
Элса залезла в грузовик и закрыла дверь.
Вот и все.
Они уезжают.
Только от нее, от нее одной зависит, выживут ли они.
Без обуви.
Они выехали из города и повернули на юг. Других машин на дороге не было. Все дома, мимо которых они проезжали, выглядели давно покинутыми.
– Подожди, – спохватился Энт, сипло закашлявшись. – Мама, ты же забыла бабушку с дедушкой.
Элса взглянула на сына: худой, глаза огромные. Теперь он всегда будет знать, как Элса знала после ревматической лихорадки, что жизнь может закончиться в любой момент.
В глазах у мальчика заблестели слезы – он понял. Энт оглянулся назад – туда, где остался дом, – потом посмотрел на мать. И во взгляде сына Элса прочитала, что его детство уходит в прошлое.
1935
Мы черпаем силу из того отчаяния, в котором вынуждены жить. Мы выстоим.
