Элса закрыла рот рукой и схватилась за свекровь. Втроем они добрались до дома и, пошатываясь, поднялись по ступенькам. Тони открыл дверь и втолкнул женщин внутрь.
– Мама! – крикнула Лореда. – Что происходит?
Элса не видела дочери, такая стояла темень. Она даже своих рук не видела.
Тони плотно закрыл дверь.
– Роуз, помоги мне с окнами!
– Лореда! – позвала Элса. – Надевай противогаз. Иди в кухню. Спрячься под стол.
– Но…
– Иди!
Элса и Роуз на ощупь пробирались из комнаты в комнату, закрывали окна, завешивали их чем могли, запихивали газеты и тряпки во все щели и трещинки.
Все самое необходимое – вазелин, губки, банданы – они хранили в корзине на кухне. Элса пробралась через чернильно-черную мглу и включила фонарик.
Ничего не изменилось. Просто щелчок.
– Фонарь не работает? – спросила Роуз, кашляя.
– Кто знает? – отозвалась Элса.
– Нужно забраться под стол, завесить его мокрыми простынями, – сказала Роуз.
Что-то со страшной силой врезалось в дом. Кухонное стекло зазвенело, осколки брызнули на пол.
Входная дверь распахнулась. Черный зверь, крутясь и кусаясь, ворвался внутрь и ударил с такой мощью, что Роуз отбросило к стене. Тони кинулся к двери, закрыл ее на засов.
Они пробрались к ведрам с водой, которые специально держали на кухне, намочили простыни и завесили ими стол, а потом смочили губки, чтобы дышать сквозь них.
Элса услышала, как тяжело дышит Лореда сквозь противогаз. Она поползла вперед, пробралась под свисающие простыни.
– Я здесь, Лореда.
Лореда нащупала руку матери. Они сидели рядышком, но не видели друг дружку. Слава богу, Энт не здесь. Роуз и Тони пролезли под мокрые простыни, втиснулись под стол.
Ветер срывал доски, разбивал окна. Элса крепко обнимала дочь.
Стены ходили ходуном. Казалось, дом готов развалиться на части.
Вдруг стало очень холодно.
Элса очнулась и в тишине услышала хриплое, затрудненное дыхание Лореды через противогаз. Потом кто-то пробежал по полу – наверное, мышь выбралась из укрытия.
Она стянула заскорузлую от песка бандану, убрала от рта грязную губку. Первый вдох отдался болью в горле, в глубине пустого, ноющего желудка.
Она открыла саднящие от песка глаза.
От слез все вокруг расплывалось, но Элса разглядела посеревшие простыни, родных, прижавшихся друг к другу бесформенной грудой. Что бы это ни было, оно убралось.
Она откашляла сгусток серовато-черной грязи, словно жевала карандашный грифель.
– Лореда? Роуз? Тони? Вы в порядке?
Лореда открыла глаза, пробормотала «да». Из-за противогаза голос звучал странно, точно голос зверя.
Тони медленно опустил бандану.
Роуз выползла из-под стола и, пошатываясь, поднялась. Она помогла выбраться Элсе, они прошли в гостиную. Сквозь разбитое окно лился яркий солнечный свет. Невероятно, но они проспали всю ночь и всю бурю.
Везде лежала черная грязь, густым слоем покрывала пол, громоздилась дюнами у каждой ножки каждого стула, сползала со стен, будто армия сороконожек.
Входная дверь не открывалась – завалило песком.
Тони вылез на веранду через разбитое окно. По доскам заскреб металл.
Наконец дверь отворилась.
Элса вышла на улицу.
– О господи… – прошептала она.
Буря преобразила мир, укутала все в черный цвет, запорошила мелкой, как тальк, пылью. На многие мили вокруг не было ничего, кроме бескрайних чернильно-черных дюн. Курятник полностью засыпало, торчала только самая верхушка. Лопасти мельницы повисли руинами погибшей цивилизации. С одного боку можно было по песку подняться на крышу амбара.
На дюнах лежали трупики птиц – крылья расправлены, будто птицы погибли в полете.
– Madonna mia, – еле выговорила Роуз.
– Вот что, – сказала Элса, – не будем ждать до завтра. Заберем Энта и сразу уедем. Немедленно. Пока эта проклятая земля не убила моих детей.
Она повернулась и вошла в дом. Ей чудилось, что она не дышит, а глотает огонь. Глаза горели. Песок засел в горле, в носу, в складках кожи. Осыпался с волос.
Лореда, точно оглушенная, стояла у разбитого окна. Лицо черное.
– Мы уезжаем в Калифорнию. Прямо сейчас. Бери чемоданы. Я наполню ванну, искупаемся во дворе.
– На улице? – спросила Лореда.
– Никто тебя не увидит, – мрачно ответила Элса.
Следующие несколько часов все молчали. Элса полила бы свою астру, но от кладбища ничего не осталось, исчезли и надгробия, и забор.
Тони лопатой раскидал песок на дороге, чтобы можно было выехать. Они пристегнули к грузовику ремнями все, что можно: кастрюли и сковородки, два фонаря, веник, стиральную доску и медную ванну. В кузове лежал свернутый походный матрас, тут же бочки с едой, полотенцами и постельным бельем, связки хвороста и дров, печь они привязали сзади. Мартинелли упаковали в новую жизнь столько, сколько могли увезти, но большая часть их имущества оставалась. В кухонных шкафах, в шкафах для одежды полно вещей. Они не могли все взять с собой. Они бросали скарб, как первые поселенцы, которые облегчали от поклажи свои фургоны, когда дорога становилась совсем уж непроезжей, оставляя пианино и кресла-качалки рядом с мертвецами, похороненными на равнинах.
Когда все была упаковано и загружено, Элса пробралась к дому через дюны. Вошла в гостиную. Мебель, на стенах картины. И все запорошено черной пылью.
Дверь открылась. Вошли Тони и Роуз, держась за руки.
– Лореда уже в грузовике. Ей не терпится уехать, – сказал Тони.
– Я в последний раз обойду дом, – проговорила Элса.
Она двинулась по черной пыли, мимо насыпей песка, под ногами скрипело стекло. В оконных рамах сияла небесная синь – прекрасные картины на черных стенах.
Элса в последний раз поднялась в свою комнату. На комоде и на тумбочке оставались книги, обложки черные. Уезжая из дома родителей, она могла взять с собой всего несколько любимых книг. И вот опять все повторяется.
Она тихонько прикрыла дверь в прошлую жизнь и вышла из дома, ставшего ей родным.
Роуз и Тони стояли на крыльце, все так же держась за руки.
– Я готова, – сказала Элса.
– Элсинор?
Впервые Тони назвал ее полным именем. Элса удивленно взглянула на свекра.
– Мы с вами не поедем, – сказала Роуз.
Элса нахмурилась.
– Я знаю, мы планировали ехать позже, но…
