– Из Арканзаса, сэр.
– И сколько тебе лет?
– Двадцать два, сэр.
– И давно ты уже в пути?
– Достаточно, чтобы добраться туда, куда я шел, если бы я знал, где это место.
– Что заставляет человека просто взять и уйти? Можешь ты мне это сказать?
Они все посмотрели на бродягу, которому вопрос, видимо, показался трудным.
– Что вам сказать, сэр. Наверное, люди уходят, когда больше не могут терпеть.
– А как же семья? – резко спросила бабушка. – Неужели мужчине не все равно, что будет с его женой и детьми?
– Думаю, если бы было не все равно, он бы остался.
– Это неправда, – сказала Лореда.
– Проходи, поешь каши, – сказала бабушка. – Что толку болтать попусту.
– Лореда, – Энт потянул ее за рукав, – с мамой что-то не то.
Лореда откинула с лица спутанные волосы, оперлась о метлу. Она вспотела, так долго и старательно подметала.
– Ты о чем?
– Она не просыпается.
– Дурачок. Бабушка сказала, пусть спит.
Энт сгорбился.
– Я знал, что ты мне не поверишь.
– Ну ладно.
Лореда пошла за Энтом в родительскую спальню. В маленькой комнате, обычно чистой и прибранной, везде лежала пыль, даже кровать выглядела грязной. Это остро напомнило Лореде, что отец их бросил, – мама даже не подмела перед тем, как лечь спать. А у мамы ведь пунктик насчет чистоты.
– Мама?
Мать лежала на двуспальной кровати, как можно дальше сдвинувшись вправо, так что слева осталось много места. Волосы закрывала грязная косынка, ночная сорочка была такой старой и истертой, что местами сквозь ткань просвечивала кожа. Вокруг шеи она обернула голубую полотняную рубаху – папину. На бледном, как простыня, лице выступали острые скулы над впалыми щеками.
Мама всегда была бледной. Даже на летнем солнце ее кожа только обгорала и шелушилась. Никакого загара. Но сейчас…
Лореда слегка потрясла мать за плечо:
– Проснись, мама.
Никакой реакции.
– Скорее приведи бабушку. Она доит Беллу, – велела Лореда брату.
Лореда ткнула маму в руку, на этот раз совсем не легонько:
– Просыпайся, мам. Это не смешно.
Лореда смотрела на женщину, которая всегда казалась ей такой непреклонной, несгибаемой, не умеющей радоваться. Теперь она видела, какая мама нежная, какая худая и бледная. Лежащая в постели с папиной рубашкой, обмотанной вокруг шеи, мама выглядела такой хрупкой.
Лореде стало страшно.
– Проснись же, мам. Давай.
В комнату вошла бабушка, в руке она держала пустое ведро. Энт прятался у нее за спиной.
– Что стряслось?
– Мама не просыпается.
Бабушка поставила ведро и взяла тряпицу, что прикрывала потрескавшийся фарфоровый кувшин на комоде. На пол посыпалась пыль. Бабушка окунула тряпку в воду, отжала и протерла маме лоб.
– Жара у нее нет, – пробормотала она. – Элса?
Мама не шевельнулась.
Бабушка подтащила к кровати стул, села. Долгое время она ничего не говорила, просто сидела. Наконец вздохнула и сказала:
– Он и нас бросил, Элса. Не только тебя. Он бросил всех, кого, как он говорил, любит. Я ему этого никогда не прощу.
– Не говори так! – выкрикнула Лореда.
– Silenzio, – велела бабушка. – Женщина может умереть от разбитого сердца. Не делай ей хуже.
– Это из-за нее он ушел. Она отказалась ехать в Калифорнию.
– Ну да, у тебя же богатый опыт по части любви и отношений с мужчинами. Спасибо тебе, умница моя. Уверена, твои слова утешили маму.
Бабушка снова протерла мамин лоб влажной тряпкой.
– Я знаю, как тебе сейчас больно, Элса. Нельзя разлюбить того, кого ты любишь, даже если он разбил тебе сердце. Я понимаю, ты не хочешь просыпаться. Господи, у нас такая жизнь, что тебя никто и винить не станет. Но ты нужна дочери, особенно сейчас. Она такая же глупая, как ее отец. И Энт меня беспокоит.
Наклонившись, бабушка прошептала:
– Вспомни, как ты в первый раз взяла Лореду на руки и мы обе заплакали. Вспомни смех сына, как он крепко-крепко обнимает тебя. Твои дети, Элса. Помни про Лореду… про Энтони…
Мама резко, прерывисто вздохнула и вдруг села, как будто ее выбросило на берег; бабушка поддержала ее, обняла.
Лореда никогда не слышала таких рыданий. Казалось, мама просто разорвется пополам от плача. Когда мама наконец смогла дышать, не захлебываясь слезами, она откинулась на подушки, совершенно опустошенная. По-другому никак не скажешь.
– Лореда, Энт, пожалуйста, выйдите из комнаты, – велела бабушка.
– Что с ней такое? – спросила Лореда.
– У страсти есть темная сторона. Если бы твой отец когда-нибудь повзрослел, он бы рассказал тебе об этом, вместо того чтобы забивать твою голову чушью.
– Страсть? Это-то тут при чем?
– Она слишком маленькая, чтобы понять, Роуз, – сказала Элса.
Лореда терпеть не могла, когда ей говорили, что она слишком маленькая.
– Я вовсе не маленькая. Страсть – это прекрасно. Я мечтаю о ней.
Бабушка нетерпеливо помахала рукой.
– Страсть – это гроза, прогремит и пройдет. Она питает, sì, но и утопить может. Наша земля тебя спасет и защитит. Твой отец этого так и не понял. Будь умнее своего эгоистичного, глупого отца, cara
[21]. Выходи замуж за земледельца, надежного и верного. С ним ты сможешь быть спокойна за будущее.
Снова она о замужестве. Для бабушки это ответ на все вопросы. Как будто в замужестве такая уж распрекрасная жизнь.
– Может, лучше собаку завести? Ничуть не хуже, чем та жизнь, которую ты для меня хочешь.
– Мой сын тебя избаловал, Лореда, позволил тебе читать слишком много романтических книг. Это тебя погубит.
– Чтение? Я сомневаюсь.
– Вон отсюда. – Бабушка указала на дверь. – Немедленно.
– Я все равно не собиралась здесь торчать, – буркнула Лореда. – Пойдем, Энт.
– Хорошо, – сказала бабушка. – Сегодня день стирки. Иди набери воды.
И почему Лореда не убралась пять минут назад?
– Он меня никогда не любил, – прошептала Элса. – С чего бы?
– Ах, cara… – Роуз накрыла огрубевшей от бесконечной работы ладонью руку Элсы. – Ты знаешь, что я потеряла трех дочерей. Трех. Две из них родились бездыханными, только одна задышала. Но мы никогда об этом не говорили.
