Лореду кольнула зависть, но она постаралась отбросить дурные мысли. Стелла – ее лучшая подруга. Да и кому какое дело до платьев?
Лореда и Стелла, как обычно при встрече, взялись за руки и склонили головы друг к другу.
– Как дела, ранняя пташка? – спросила Лореда таким тоном, точно она и так все знает.
– Я же тут хлопотала, ты не знала? – ответила Стелла.
Родители Стеллы остановились рядом с девочками, чтобы поговорить с Мартинелли.
Мистер Деверо сказал:
– Шурин прислал еще одну открытку. В Орегоне есть работа на железной дороге. Тони. Раф. Подумайте об этом.
Как будто для женщин вариантов нет.
Дедушка ответил:
– Я не виню тех, кто уезжает, но это не для нас. Эта земля…
Только не это снова. Земля.
Лореда увлекла Стеллу подальше от взрослых.
Мимо пронесся Энт в противогазе, в котором он походил на насекомое. Он едва не врезался в Лореду, захохотал и помчался дальше, раскинув руки, будто в полете.
– Красный Крест подарил банку большую коробку противогазов, чтобы дети надевали их во время пыльных бурь. Сегодня моя мама их раздает.
– Противогазы, – Лореда покачала головой, – жуть какая.
– Папа говорит, что бури все страшнее и страшнее.
– Мы не будем говорить о противогазах. Господи, сегодня же праздник, – заявила Лореда. – Мама сказала, что ты можешь переночевать у нас. Я взяла журналы в библиотеке. Там такая фотография Кларка Гейбла, что закачаешься.
Стелла отвернулась.
– Что-то не так?
– Банк закрывается, – ответила Стелла.
– Ох.
– Дядя Джимми, ну, тот, который живет в Портленде, в Орегоне, прислал папе открытку. Он пишет, что на железной дороге есть работа, а пыльных бурь там нет.
Лореда отстранилась от подруги. Она уже знала, что скажет Стелла, и не хотела этого слышать.
– Мы уезжаем.
Глава девятая
Высунувшись из окна, Лореда закричала от бессилия:
– Улетайте, идиотские птицы! Вы что, не видите, что мы здесь умираем?
На дворе в ответ закудахтали куры.
Стелла уезжает.
Лучшая – и единственная – ее подруга в Тополином уезжает.
Лореде казалось, что стены комнаты давят на нее, сжимаются, не дают дышать. Она спустилась на первый этаж. В доме было тихо, ветер не задувал в трещины, не скрипели деревянные стены.
Она легко двигалась в темноте. В прошлом месяце они отключили телефон – не было денег платить за него – и теперь остались совсем одни. Она на ощупь нашла дверь и вышла на двор. Яркая луна серебрила крышу.
Лореда чувствовала запах запекшейся на солнце грязи, куриного помета и… сигаретного дыма. Она двинулась на запах вокруг дома.
Под ветряной мельницей красный огонек сигареты поднимался, и опускался, и снова поднимался. Папа. Значит, он тоже не может спать.
Подойдя поближе, Лореда увидела, что щеки у отца влажно поблескивают. Он сидел в темноте, спрятавшись от всех, курил и плакал.
– Папа?
– Да, куколка. Ты меня поймала.
Отец старался говорить как обычно, но явно притворялся, и от этого ей стало еще хуже. Если кто и может сказать ей правду, так это папа. Но сейчас все так плохо, что он плачет.
– Ты слышал, что Деверо уезжают?
– Мне очень жаль, Лоло.
– Мне эти сожаления надоели, – сказала Лореда. – Мы тоже можем уехать. Как Деверо, и Маунгеры, и Маллы. Просто уехать.
– Вчера на празднике все говорили об отъезде. Но большинство настроены, как твои бабушка с дедушкой. Они скорее умрут, чем уедут.
– А они понимают, что мы и правда можем здесь умереть?
– О, они понимают, поверь мне. Сегодня вечером твой дедушка сказал: «Похороните меня здесь, ребята. Я никуда не поеду». – Раф выдохнул дым и продолжал: – Они говорят, что делают это ради нашего будущего. Как будто этот участок грязи – предел наших мечтаний.
– Может, у нас получится убедить их уехать.
Папа рассмеялся.
– А может, у Мило вырастут крылья и он улетит?
– А нельзя уехать без них? Куча народу уезжает. Ты всегда говоришь: «Это Америка, здесь все возможно». Мы можем поехать в Калифорнию. Или ты можешь устроиться на железную дорогу в Орегоне.
Лореда услышала шаги. Мгновения спустя появилась мама в своем жалком старом платье и грубых башмаках. Тонкие бесцветные волосы растрепались.
– Раф, – с облегчением сказала мама, словно вообразила, что он мог сбежать. Просто позор, до чего пристально мама следит за папой. За ними всеми. Полицейский, а не мать, и всюду, где она появляется, веселью конец. – Я проснулась, а тебя нет. Я подумала…
– Я здесь, – ответил папа.
Мама улыбнулась жалкой, как и все ее существо, улыбкой.
– Идите в дом. Ночь на дворе.
– Сейчас, Элс, – сказал папа.
Лореде очень не понравилось, каким безнадежным голосом ответил ее отец, в присутствии мамы весь его запал исчезал. Своими грустными, страдальческими взглядами мама из всех высасывала жизнь.
– Это все ты виновата.
– В чем я теперь виновата, Лореда? – спросила мама. – В засухе? В Великой депрессии?
Папа похлопал Лореду по руке, покачал головой, как бы говоря: «Не надо».
Мама подождала, не скажет ли Лореда чего-нибудь еще, повернулась и пошла к дому. Отец побрел за ней.
– Мы можем уехать, – сказала Лореда отцу вслед. – Все возможно.
На следующее утро Элса проснулась засветло. Рафа в постели не было. Значит, опять спал в амбаре. В последнее время он предпочитал спать там, а не с ней. Вздохнув, она оделась и вышла из комнаты.
В темной кухне Роуз стояла у раковины, погрузив руки в воду, которую натаскала из колодца. Большая потрескавшаяся миска для замешивания теста сохла на полотенцах рядом с ней. Полотенца Элса расшивала по ночам, при свете свечей, любимыми цветами Рафа. Она думала, что если их дом будет идеальным, то и брак будет счастливым. Белоснежные простыни с запахом лаванды, наволочки с мережками, вязаные шарфы. Она проводила часы за рукоделием, вкладывала в работу душу, с помощью ниток пытаясь выразить то, чего не могла сказать словами.
Кофейник пофыркивал на дровяной печи, наполняя кухню успокаивающим ароматом. На столе – противень с панелле, квадратными лепешками из нутовой муки, на чугунной сковороде разогревалось оливковое масло. В кастрюле булькала овсяная каша.
– Доброе утро, – сказала Элса.
