– Отец хочет, чтоб ты помог ему с поливом, пока не жарко. И я знаю одну девочку, которая еще не закончила свои дела.
Папа легонько толкнул Лореду плечом и начал спускаться. Деревянные ступеньки скрипели и прогибались под его ногами. Последние несколько футов он преодолел прыжком.
Лореда сползла вслед за ним, но не особо торопясь. Когда она спустилась, отец уже шел к амбару.
– Почему ты никому не позволяешь хоть немного отдохнуть и повеселиться? – спросила она мать.
– Я хочу, чтобы ты с папой отдыхала и веселилась, но я сегодня очень рано встала и мне нужна твоя помощь, чтобы разобрать белье.
– Ты такая злая, – сказала Лореда.
– Я не злая, Лореда, – ответила мама.
Лореда слышала обиду в ее голосе, но ей было все равно. Неконтролируемый гнев всплыл на поверхность.
– Тебе все равно, что папа несчастен?
– Жизнь тяжела, Лореда. Тебе нужно стать тверже, или она вывернет тебя наизнанку, как твоего отца.
– Папа несчастный не из-за жизни.
– Да что ты! Скажи мне, раз у тебя такой богатый опыт, из-за чего твой отец несчастлив?
– Из-за тебя, – ответила Лореда.
Глава восьмая
Сто четыре градуса
[15] в тени, и колодец почти пересох. Воду в цистерне берегли и носили в дом ведрами. Вечером они давали животным столько воды, сколько могли.
Овощи, за которыми Элса и Роуз так старательно ухаживали, погибли. Вчерашний ураган с корнем вырвал многие растения, остальные иссушило беспощадное солнце.
Она услышала шаги Роуз у себя за спиной.
– Поливать бесполезно, – сказала Элса.
– Да, – ответила свекровь с такой болью, что Элсе захотелось ее утешить.
– Сегодня ты молчаливая, – сказала Роуз.
– Обычно-то я болтаю без умолку, – заметила Элса, переводя разговор на другую тему.
Роуз легонько толкнула ее плечом:
– Скажи мне, что не так. Помимо очевидного, конечно.
– Лореда на меня злится. Все время. Клянусь, я еще рта не успеваю открыть, а она уже взрывается.
– Трудный возраст.
– Думаю, дело не только в этом.
Роуз уставилась на выжженные поля.
– Мой сын stupido
[16]. Забивает ей голову мечтами.
– Он несчастлив.
Роуз насмешливо фыркнула:
– А кто счастлив-то? Посмотри, что происходит.
– Мои родители, моя семья, – тихонько сказала Элса.
Она редко говорила о них, боль была слишком глубока для слов, к тому же слова ничего не изменили бы. В последнее время отношение к ней Лореды вернуло Элсу к страданиям молодости. Элса помнила тот день, когда отнесла Лореду в розовом платьице к дому родителей, надеясь, что теперь, когда она замужем, они снова примут ее. Элса несколько недель шила это хорошенькое розовое платьице с кружавчиками и связала шапочку в тон. И как-то раз она одна поехала в Далхарт и припарковала грузовик у черного входа. Элса четко помнила каждое мгновение. Она идет по дорожке, пахнет розами. Все в цвету. Безоблачное голубое небо. Пчелы вьются вокруг розовых кустов.
Она и нервничала, и гордилась. Она вышла замуж и родила такую чудесную малютку, что даже незнакомые люди называли ее красавицей.
Стук в дверь. Стук каблуков по половицам. Дверь открыла мать, одетая для церкви, в жемчугах. Отец в коричневом костюме.
Глаза Элсы наполнились непрошеными слезами.
– Вот, – сказала она с робкой улыбкой. – Моя дочь, Лореда.
Мама, вытянув шею, посмотрела на чудесное личико малышки.
– Погляди, Юджин, какая она черная. Убери свое позорище, Элсинор.
Дверь захлопнулась.
Элса пообещала себе, что больше никогда не встретится с родителями, не заговорит с ними, но их отсутствие все равно причиняло ей непреходящую боль.
Видимо, некоторых людей нельзя перестать любить, перестать нуждаться в их любви, даже если ты все о них понимаешь.
– Да? – Роуз взглянула на нее.
– Они меня не любили. Я так и не поняла почему. Но теперь, когда Лореда постоянно сердита на меня, я все думаю: может, и она меня видит такой же, как они? Им тоже казалось, что я все делаю неправильно.
– Помнишь, что я тебе сказала в тот день, когда родилась Лореда?
Элса чуть не улыбнулась.
– Что она полюбит меня так, как никто никогда не любил, и сведет меня с ума, и всю душу мне вымотает?
– Si
[17]. И видишь, как я была права?
– Думаю, лишь отчасти. Она определенно разбивает мне сердце.
– Да. Я тоже была настоящим испытанием для моей бедной мамы. Любовь приходит в начале ее жизни и в конце твоей. В этом жестокость Бога. Разве твое сердце так разбито, что уже не может любить?
– Конечно, нет.
Роуз пожала плечами, как будто хотела сказать: «Вот она, материнская доля».
– Ну и люби. Что нам еще остается?
– Просто мне… больно.
Роуз помолчала.
– Да, – наконец сказала она.
На дальнем поле Тони и Раф трудились в поте лица, засевая озимой пшеницей твердую землю, будто припорошенную мукой. Уже три года они сеяли пшеницу и молились о дожде, но осадков было слишком мало, и пшеница не вырастала.
– Этот сезон будет лучше, – сказала Роуз.
– У нас все еще есть молоко и яйца на продажу. И мыло.
Эти маленькие блага имели значение. Элса и Роуз объединили свой индивидуальный оптимизм в общую надежду, более сильную и долговечную в этом союзе. Роуз обняла Элсу за талию, и Элса оперлась о маленькую женщину. С рождения Лореды и все последующие годы Роуз была для Элсы матерью во всех важных смыслах. Пусть они не говорили о своей любви и не делились чувствами в долгих эмоциональных беседах, они были вместе. В одной упряжке. Они сшили свои жизни молча, как женщины, непривычные к разговорам. День за днем они работали вместе, молились вместе, удерживали вместе свою растущую семью, несмотря на все тяготы фермерской жизни. Когда Элса потеряла своего третьего ребенка – сына, который так и не задышал, – именно Роуз обняла Элсу, и дала ей выплакаться, и сказала: «Некоторые жизни нам не удержать, Бог делает свой выбор без нашего участия». И впервые рассказала о собственных потерянных детях, показала, что горе можно перенести – день за днем, дело за делом.
