Джону Доу и Мэри Доу
[41], чьи настоящие имена не известны.
Уведомляем вас о требовании освободить занимаемые вами помещения; данное помещение числится как блок 10 в землевладении Калифорнии.
Требуем освободить указанное помещение, которое вы незаконно занимаете, в трехдневный срок. Если вы не освободите помещение в указанный срок, в отношении вас будут приняты предусмотренные законом меры.
Томас Уэлти, владелец «Ферм Уэлти»
– Вы нас выселяете? Почему это я нахожусь здесь незаконно? – спросила Элса. – Я за этот дом шесть долларов в месяц плачу.
– Эти дома для сборщиков хлопка, – ответил мужчина. – Вы сегодня собирали хлопок?
– Нет, но…
– Еще двое суток, женщина. А потом мы все ваше говно в грязь вышвырнем. Мы вас предупредили.
Он развернулся и ушел.
Элса стояла в дверном проеме, глядя на то, что творилось в лагере. Не меньше десяти зловещего вида громил приколачивали уведомления о выселении к стенам, пинком открывали двери, раздавали уведомления, вешали их на столбы у каждой палатки.
– Как могут они так поступать! – завопила Лореда. – Свиньи!
Элса втащила дочь в дом, захлопнула дверь.
– Не могут же они выселить нас за то, что мы осуществляем свои права граждан Америки, – сказала Лореда. – Правда же?
Было понятно, что только теперь Лореда по-настоящему осознала всю рискованность происходящего. Как бы плохо они ни жили в лагере у канавы, у них, по крайней мере, была палатка. Теперь же, если их вышвырнут отсюда, у них не будет ничего.
Землевладельцы все это прекрасно знали, они знали, что завтра их рабам будет еще тяжелее бастовать, а через день еще тяжелее.
Как могут люди, у которых нет дома, которые едва волочат ноги от голода, бороться за идею?
Ночью Элса проснулась от того, что кто-то зажимал ей рот рукой.
– Элса, это я.
Джек.
Она села. Он убрал руку.
– Что случилось? – прошептала Элса.
– Ходят нехорошие слухи. Я хочу тебя и детей вывезти из лагеря.
– Сегодня нас всех предупредили о выселении. И это наверняка только начало.
Она сбросила одеяло и встала. Джек нежно провел рукой по ее телу.
Элса закрыла вентиляционное отверстие, зажгла керосиновую лампу и принялась будить детей.
Энт заворчал, пнул ее и перевернулся.
– Что? – зевнула Лореда.
– Джек говорит, завтра готовится что-то плохое. Он хочет, чтобы мы уехали.
– Из дома? – мигом проснулась Лореда.
В слабом свете Элса увидела страх в глазах дочери.
– Да.
– Тогда ладно. – Лореда ткнула брата локтем: – Вставай, Энт. Мы переезжаем.
Они быстро собрали свои скудные пожитки и в несколько заходов отнесли коробки и корзины, что нашли за последние несколько месяцев, в свой грузовик.
Под конец Элса с Лоредой встали у двери, оглядели две ржавые кровати, матрасы и маленькую плитку. Какая же это роскошь.
– Когда забастовка окончится, мы сможем вернуться, – сказала Лореда.
Элса ничего не ответила, но она знала: отсюда они уезжают навсегда.
Все вышли из дома и направились к грузовику.
Дети забрались в кузов, а Элса села на водительское место. Джек рядом с ней.
– Ты готова? – спросил он.
– Да.
Она завела мотор, но фары не включила. Старый грузовик выехал на дорогу.
Элса остановилась перед заколоченным отелем «Эль Чентро», где они провели ночь наводнения.
Джек снял тяжелую цепочку с входной двери.
В холле пахло сигаретным дымом и потом. Здесь были люди, и недавно. В темноте Джек провел их наверх по лестнице и остановился перед первой же дверью на втором этаже.
– Здесь две кровати. Лореда и Энт?
Лореда устало кивнула. Брат дремал, опершись на нее.
– Свет не включайте, – предупредил Джек. – Утром мы заберем вас. Элса, твоя комната… соседняя.
– Спасибо.
Она сжала его руку и отпустила, а потом уложила детей в кровати.
Энт заснул мгновенно. С болезненной ясностью Элса осознала: вот за это ровное дыхание, за этот простой звук она и несет ответственность. От нее зависят их жизни, а она ведет их завтра на забастовку.
– Опять у тебя встревоженное лицо, – сказала Лореда, когда Элса присела к ней на кровать.
– Это просто лицо любящей матери, – ответила Элса, поглаживая дочь по волосам. – Я горжусь тобой, Лореда.
– Ты боишься завтрашнего дня.
Элсе полагалось бы устыдиться того, что Лореда так отчетливо видит ее страх, но стыдно не было. Возможно, она устала прятать свое истинное лицо, устала скрывать настоящие чувства, устала считать себя никчемной. Она долгие годы тащила в гору этот камень, но теперь он исчез. И его тяжесть больше не придавливает ее к земле.
– Да, – сказала Элса. – Я боюсь.
– Но мы все равно будем бастовать.
Элса улыбнулась, вспомнив дедушку. Спустя несколько десятилетий она наконец поняла, что тот хотел ей сказать. Главное в жизни – не страх. Главное – выбор, который ты совершаешь, когда тебе страшно. Ты действуешь не вопреки страху, а из-за него, и в этом твоя смелость.
– Да.
Она наклонилась и поцеловала дочь в лоб.
– Спи спокойно, милая. Завтра важный день.
Элса оставила детей и прошла в соседнюю комнату, где Джек ждал ее, сидя на кровати. В латунном подсвечнике на тумбочке горела свеча. У стены выстроились коробки и корзины с вещами.
Джек поднялся.
Без тени сомнения она приблизилась к нему. В его глазах она видела любовь. К ней. Эта любовь была не спокойная, укоренившаяся и знакомая, как любовь Роуз и Тони, а молодая, новая, любовь, которой она никогда не знала, или, по крайней мере, ее прекрасное начало. Всю свою жизнь она ждала этого мгновения, мечтала о нем, и теперь, когда оно близко, она не упустит его. А в преддверии того, что ждет их утром, ценность оставшихся часов возрастала безмерно.
– Я дала своей подруге безумное обещание.
– Правда?
Она подняла руки, сплела их на его затылке.
– Я никогда не приглашала мужчину на танец. И я знаю, что музыки у нас нет.
Он наклонился, поцеловал ее, задвигался под беззвучную мелодию.
