Существует несколько основных способов построения китайских иероглифов. Один из них заключается в соединении двух понятий, обозначающих физические объекты, для получения третьего. Иероглиф, обозначающий человека, выглядит как
, дверь или ворота — как
соединив их вместе, мы получаем
— «выйти из двери» или «уйти с дороги». Точно также физические объекты могут соединяться вместе для выражения абстрактных понятий. Изображение крыши дома выглядит как
, если поместить под ним сердце
и чашу
, то результат —
— будет означать «мир»3. Другой символ для обозначения понятия «мир», построенный по тому же принципу и используемый намного чаще — это изображение женщины под крышей.
Самая же большая группа иероглифов формируется совершено иным путем: это — сочетание знака, обозначающего тип объекта, с другим, указывающим на звучание слова. Поскольку этот принцип основан па непереводимой игре слов, то объяснить его можно, только придумав совершенно новый иероглиф, который по описанию подходил бы под английский язык. Если бы
обозначал в английском «дом», то тогда
был бы английским аналогом словосочетания «маленький замок». Почему? Когда на шахматной доске появляется слон, его называют замком, поэтому слон — подходящая пиктограмма для изображения такого рода замка. Его присутствие под крышей означает, что мы имеем в виду тот тип дома, который и устной речи произносится «замок».
Такие богатые ассоциации, скрытые в китайском письме, став одним из наиболее важных элементов культурного достояния Восточной Азии, в принципе существовали уже 3500 лет назад. Однако ключевым является именно слово «скрытые». Было бы ошибочным полагать, что китайцы знали о происхождении иероглифов, которые они читали. Поиск этих истоков — задача специалиста по этимологии. Многие ли из нас задумываются над древними правилами правописания, когда мы употребляем английское слово «pen» (ручка)? Тем не менее иностранец, указавший на то, что слово это происходит от латинского эквивалента penna, что значит «перо», придаст ему некий антикварный шарм, какой можно ошибочно приписать и китайским иероглифам.
Уникальность китайского письма заключается в другом. Чтение китайского текста обладает, безусловно, целым рядом глубоких особенностей, и причина их в том, что это единственная система письменности, достигшая столь сложных форм без потребности в алфавите. Смысл создания алфавита в том, чтобы изобразить на бумаге знаки, отражающие звуки, обозначающие объекты или идеи, китайский же язык идет в данном случае по более короткому пути, прямо изображая объект или идею на бумаге в виде соответствующего символа. В результате получается, что китайская письменность стирает все барьеры, возникающие в связи с разными диалектами или разницей в произношении на протяжении столетий. Образованные люди из самых разных районов Китая всегда могли вести переписку, несмотря на то, что они не понимали ни слова из устной речи друг друга. Для каждого из них символы будут иметь одинаковые значения, но отзовутся разными звуками в их ушах, точно так же как символы 5 или 23 звучат по-разному для современного француза, испанца или немца.
Хаос в английском правописании, который длился вплоть до елизаветинского периода, иллюстрирует проблему обратного характера: каждый пишущий пытался выразить на бумаге свой собственный способ произношения каждого слова. Шотландское правописание на тот момент так отличалось от английского, что общение было одинаково затруднено как в переписке, так и лично. Так, например, в книге XVII века «История шотландской церкви» для обозначения понятия «который» употреблялось слово quhilkis.
Китайская письменность имеет огромное преимущество с точки зрения не только географии, но и истории. Самое значительное изменение письменных знаков произошло 2000 лет назад, поэтому образованные китайцы могут с легкостью читать в оригинале литературу и поэзию любого исторического периода за эти 2000 лет. На Западе мы ограничены 500 годами. Для того чтобы насладиться сочинениями кого-то старше, чем Чосер, необходима специальная подготовка.
Природа письма и языка сильнейшим образом влияют на способы выражения мысли. Как каждый иероглиф, изображенный на бумаге, устойчив, независим, неизменен в окружении других иероглифов, так же неизменны и слова в классическом китайском языке. Любое из слов не подвержено изменению по родам, нс ограничено формами единственного или множественного числа, прошедшего, настоящего или будущего времени, не требует мучительного выбора между дательным или винительным падежами; каждое из этих слов может быть и существительным, и прилагательным, и глаголом, и наречием. Каждый знак во фразе (которая не заканчивается точкой) обособлен, влияет на окружающие его знаки и сам находится под их влиянием в зависимости от того, в каком порядке эти знаки расставлены. Такая система полностью отлична от жесткой, грамматически обусловленной схемы европейских языков. И если европейского писателя можно уподобить ткачу, то китайский скорее походит на ювелира.
Одним из результатов того, что предложение состоит из ряда отдельных образов-знаков в совокупности с отсутствием четких связей, и является тот факт, что в китайском языке высказывание любой сложности намного более неоднозначно, нежели в европейских языках. Именно это обстоятельство способствует тому, что китайцев считают загадочным народом. Каждое предложение классического китайского языка может читаться как отдельное стихотворение. Один американский ученый, переводчик китайских классических текстов, составил абзац на английском языке, с помощью которого попытался передать атмосферу оригинальных китайских текстов, для которых характерны односложность и отсутствие пунктуации:
Небо простирается высокая земля неколебима
там в изобилии зверей стада
крылатые стаи пролетают мимо окруженные
четырьмя морями десять рек несут свои воды
так в самом деле правят государи знатные
помогают мужья пашут жены ткут
достойные старики растят сыновей достойные
потомки служат старикам4.
Поэтический потенциал в таком языке очевиден» и это касается даже абзаца, в котором его автор не ставил своей целью создать такое впечатление. Плотность образов-знаков и односложных слов в какой-то мере провоцирует возникновение любопытной современной формы стиха; например, Джерард Мэнли Хопкинс внес рифму в такие строки: «Each tucked string tells, each hung bell's / Bow swung finds tongue to fling out broad its name» («Каждый колокол, если потянуть за веревку, качнется, и его звон смело откроет нам его имя»). На взгляд китайца, привыкшего к проведению связей между знаками, это предложение не покажется слишком громоздким.
