Размышления о таком приятном, хотя и во многом паразитическом существовании, содержатся в официальной биографии Шэнь Чжоу, одного из наиболее выдающихся художников того времени:
Шэнь Чжоу родился в Чаньчжоу [в 1427 г.].
В период Юнлэ его деду был предложен высокий пост в правительстве, от которого тот отказался. Он построил себе небольшой домик-мастерскую, который назвал Западным домом и где каждый день принимал гостей и распивал с ними вино. Его дядя Чжэнцзи и отец Хэнцзи, ушедшие со службы ученые, тоже построили себе дом из бамбука, где читали, сочиняли стихи и рисовали. Даже слуги в их доме были образованными людьми, ценившими литературу и каллиграфию.
Когда Шэнь Чжоу подрос, он прочел все книги, которые смог найти. В поэзии он подражал Бо Цзюйи, Су Дунпо и Лу Ю, в каллиграфии следовал Хуан Дунцзяню, и в этих видах искусства он добился восхищения всего мира. Однако наибольших успехов он добился в живописи, удостоившись чести быть признанным лучшим художником династии Мин.
Губернатор хотел порекомендовать его на государственный пост, но Шэнь Чжоу, обратившись за советом к «И цзину», отказался от предложения, после чего ушел в отставку. Он жил в прекрасной местности, изобилующей ручьями, бамбуковыми рощами и с павильонами, окружавшими его роскошный дом, в котором было множество книг и антикварной бронзы. Известные ученые со всей страны приезжали к нему в гости. Его добродетели и литературный талант действительно были светочем того времени.
Он ко всем относился благосклонно, однако тех, кому он мог открыть свое сердце, было совсем не много. Его лучшими друзьями были У Kуань, помощник главы управления государственных дел, Ду Му, главный командующий управлением военных дел, Вэнь Линь, губернатор Вэньчжоу, и его сын Вэнь Чжэнмин, художник. Все они были высокочтимыми гражданами, людьми благородного происхождения, вдохновленные духом древности, чистые и прямодушные, подобно золочу и нефриту5.
Книга, в которой Шэнь Чжоу нашел совет избегать активной деятельности, была «Каноном перемен» («И цзин»), руководством для гаданий, датируемым раннечжоуским периодом, в которой, однако, присутствуют многочисленные позднейшие вставки. К ней часто обращались великие люди в истории Китая, также она приобрела популярность на Западе среди людей, желающих добавить что-нибудь к своему гороскопу. Как и в большинстве предсказательных систем, советы были весьма общими («будет прогресс и достижение, но следует быть решительным и точным в своем поведении») или загадочно непоследовательными («образ проникновения находится под ложем, молодая лиса намочила хвост, переправляясь через поток»), поэтому вопрошающий обычно решал, что лучше всего поступать так, как ему нравится. Трудно поверить, что Шэнь Чжоу понадобился совет предсказателей, чтобы вести такую же приятную жизнь, какую вели его отец, дядя и дед.
Череда морских экспедиций начала XV в. прервалась так же неожиданно, как и началась. Позже морские путешествия возобновились, но маршруты были уже иными, благодаря чему в страну попал один из самых восприимчивых и способных иностранцев среди тех, кто побывал на китайской земле и составил записи своих впечатлений.
В 1571 г. Маттео Риччи готовился стать иезуитом, шел тридцать первый год с того дня, когда с целью «спасти и наставить ближних на путь истинный» было создано Общество Иисуса. Он отправился в Западную Индию, в Гоа, где на протяжении четырех лет (с 1578 г. по 1582 г.) преподавал в церковной общине и занимался самообразованием, пока его не отправили в Макао, после того, как китайцы дали разрешение португальцам основать там торговый порт. В 1583 г. он вместе со своим другом основал первую миссию в Китае, но прошло восемнадцать лет, прежде чем они попали в императорский дворец в Пекине и получили разрешение преподнести дары, которые привезли из Европы.
Удивительные вещи произошли с ним за это время. Риччи невероятно быстро изучил китайские иероглифы до такой степени, что смог составить словарь и пособие по китайской грамматике для себя и своих собратьев. Он изучил самые известные произведения китайской классической литературы и перевел пять из них на латынь. Он отмечал, что «ни одно из языческих обществ, известных Европе, не знало так глубоко свою древнюю историю, как знают китайцы». Особенно он симпатизировал древнему философу Кун Фу-цзы, который «предпочитал спокойно наблюдать за птицами, имеющими отношение к будущему, чем развивать ложные представления относительно него» и назвал его латинским именем Конфуций. Затем он приступил к написанию собственных книг на китайском языке включив в них огромное количество упоминаний о христианстве, сочинил книгу о моральных парадоксах и трактат о дружбе в форме диалога с китайским ученым, который стал настолько популярен у китайцев, что они перепечатывали его несколько раз, а также перевел первые шесть книг Евклида. Он создал карту мира, «поместив Китай в самом центре, что отвечало представлениям китайцев о местонахождении их государства, и доставило им огромное удовольствие и удовлетворение»6. Он носил шелковые одежды китайских чиновников, которые нарекли его Ли Матоу («Ли» был наиболее подходящим фамильным знаком для «Риччи» в китайском языке, в котором отсутствует звук «р», а «Матоу» — производное от Маттео). Закономерным вопрос, который позже возник в Риме, был следующим, кто кого обратил в свою веру?
Риччи, в отличие от иностранцев, приезжавших в Китай после него, понимал, что расположения китайцев можно добиться только адаптируясь к местным идеям, вместо того чтобы опровергать их. Отчасти это была сознательная политика, направленная на распространение веры, однако это также было и следствием широты его взглядов и интересов. Риччи был превосходным путешественником, редко воспринимающим неизвестное как нечто недостойное внимания, обладающим невероятно острым восприятием и способностью описывать увиденное. Отличным примером может послужить его заметка о книгопечатании в Китае:
Их способ производства печатных книг весьма изобретателен. Текст пишется чернилами кистью из лучшего волоса. Затем лист переворачивается и накладывается на деревянную доску. Когда бумага полностью высыхает, ее ловко снимают и на доске остается только тонкий слой бумаги с отпечатавшимися знаками. Затем стальным резцом рабочий срезает поверхность дощечки вокруг контуров иероглифов, пока они не начинают выступать, подобно барельефу. С такой дощечки умелый печатник может сделать до полутора тысяч копий в день. Китайские рабочие делают их так быстро, что это занимает ровно столько времени, сколько у нашего печатника уйдет на набор шрифта и внесение необходимых исправлений7.
Единственное, чему китайцы хотели учиться у Риччи, так это естественным наукам, а отнюдь не христианской религии, и именно знания новых западных технологий обеспечивали иезуитам место при дворе. Риччи надеялся, что эти две составляющие будут идти рука об руку, отмечая в своих записях, что «китайцы не спешили принимать целительное духовное снадобье, пока оно не было приправлено интеллектуальной добавкой». На самом деле эта «интеллектуальная добавка» была явно несвежей, потому что Риччи излагал устройство вселенной по Птолемею, а учение об элементах по Аристотелю, от чьих концепций Европа уже отказалась. Однако поскольку во многом остальном он был прав, достаточно забавно читать о том, как он удивлялся глубине незнания китайцев, даже не подозревая о собственном невежестве:
