Первые караваны, проследовавшие через линию оазисов в Персию с товарами без помощи посредников, покинули Китай в 106 г. до н. э., и это событие положило начало стремительно развивающейся торговле по Шелковому пути. К середине I века до н. э. римляне завоевали Палестину, бывшую конечной точкой караванного пути, и вскоре в Викус Тускус, что в Риме, открылся рынок, где торговали шелком. В период детства Христа китайцы вели политику конфискации золота находящегося в частном владении, и обмена его на бронзу или медь (было подсчитано, что к 23 г. н. э. в государстве золотой запас насчитывал пять миллионов унций золота). Вскоре император Тиберий, — если б он только знал, что во время его правления будет распят Христос, — запретил носить шелковые одежды, объясняя это тем, что на них уходит слишком много золота из казны. Вот так стремительно после открытия Шелкового пути возникла мировая экономика.
Сам Китай не был заинтересован в товарах с Запада. Торговля, которая то тут, то там возникает в описания Сыма Цяня, была, скорее, похожа на наводнение далеких стран товарами из Китая, но не наоборот. Лошади и нефрит, два вида товара, в которых китайцы были заинтересованы больше всего, привозились из мест, расположенных в непосредственном соседстве с Китаем: нефрит, например, из тех районов вдоль Шелкового пути, которые тщательно охранялись от кочевников и постепенно были в конце концов присоединены к империи. Сыма Цянь включал эти виды и товаров в список внутренних богатств империи:
Район на западе, у подножья гор, богат древесиной, багровой бумагой, пенькой, хвостами буйволов, что используются для изготовления кистей, нефритом и другими драгоценными камнями. Подножие Восточных гор изобилует рыбой, солью, лаком, шелком, певцами и красивыми женщинами. К югу от Янцзы выращивают камфару, катальпу, имбирь, корицу, добывают золото, олово, свинец, киноварь, рога носорога, панцири черепахи, добывают жемчуг различной формы, слоновьи бивни и шкуру, в то время как север, Лунмэнь и Цзеши, богат лошадьми, крупным рогатым скотом, овцами и войлоком, мехом, сухожилиями и рогами. Горы, в которых можно добыть медь и железо, разбросаны по всей территории империи, как шахматы на шахматной доске. Все эти богатства империи используются ее народами, в зависимости их обычаев, для изготовления постельного белья, одежды, в пищу или же для приготовления напитков, они поддерживают живущих и помогают достойно поминать усопших27.
Несмотря на многолетнее враждебное отношение к торговцам как к «разновидности паразитов», занятых лишь увеличением своих богатств, Сыма Цянь описал их процветающее и пестрое по своему составу общество, специализирующееся на продаже разнообразных товаров — от рабов до солений. Он заканчивает описание такими словами, явно не лишенными иронии «Есть и иные занятия разного рода, приносящие прибыль не меньше 20%, но их я не могу назвать источниками богатства и состоятельности». Чуть раньше он сделал заключение относительно соотношения труда и благосостояния, которое остается верным в любое время: «Когда у людей совсем нет богатства, они живут, зарабатывая силой своих мышц; когда у них его немного — они стремятся к его увеличению с помощью ума, когда же у людей много денег, они ищут возможности и выгодно поместить свои капиталы. Это общий принцип труда, так все происходит и так работает»28.
Столица находилась все в той же труднопроходимой северо-западной долине, из которой когда-то была вытеснена династия Чжоу правителями династии Шан-Инь и где жил император Цинь, завоевавший большую часть субконтинента. Основатель династии Хань сам пришел с равнин, но столь явные преимущества этой долины заставили его основать столицу, как он заявил, «на перевале». Город назывался Сиань и находился практически на том же месте, что и столицы династий Цинь и Чжоу. Город протянулся с севера на юг и был выстроен по четкому геометрическому плану, характерному для многих китайских городов. Город окружали высокие стены, улицы города были строго параллельны, между ними были прямоугольные площади, как в городах древних ацтеков, каждый такой блок, окруженный стенами, был отдельным административным районом города. В то время в Сиани насчитывалось 160 таких районов, и в каждом из них процветал определенный вид торговли или ремесла. Даже высокие персоны должны были покинуть свои экипажи-носилки для того, чтобы попасть в район. Таким образом, город строился по принципу, который пришелся бы по нраву современным строителям: с широкими дорогами вдоль стен и узкими дорожками внутри районов, по которым можно было пройти только пешком. Менее привлекательный аспект такого планирования, однако весьма удобный для правителей — такая планировка сильно упрощала процесс контроля населения. В разные периоды китайской истории существовало одно непреложное правило: жителям запрещалось покидать пределы района после захода солнца, а чтобы правило неукоснительно соблюдалось, входные ворота после захода солнца запирались.
Как и в любой другой китайской столице, вход во дворец был с южной стороны, так что подданные императора обращали взор на север по мере приближения к императору. Взгляд на юг означал превосходство, поэтому даже на больших советах только император имел право смотреть в этом направлении. Но было два исключения: когда к императору приходил ученый или мудрец, то в знак уважения правитель встречал его, глядя на восток (ведь именно ученые и мудрецы толковали ритуалы); вполне понятно, почему он таким же образом, глядя на восток, встречал ребенка, который олицетворял дух его предка в обрядах жертвоприношения предкам.
Не только города и здания были ориентированы по частям света, это учитывалось и при проведении всех китайских церемоний, но даже способствовало их проведению. В императорском дворце, как и в любом доме, обратиться лицом на север или юг означало не что иное, как стоять лицом к двери или спиной к ней. Поэтому постоянное упоминание севера, юга, запада и востока в мельчайших деталях ритуала было не столь странным, как это кажется на первый взгляд. В Европе хозяин был бы в полной растерянности, прикажи ему кто-нибудь поставить тушеное мясо с северной стороны от солений. Для жителя из имперского Китая или даже геометрически правильного города в Южной Америке вряд ли это составило бы проблему.
Значимость севера и юга в китайской традиции связана с еще одной системой китайского мировоззрения: с определенной формой дуализма, которая возникла во времена правления династии Чжоу и была раскрыта в понятиях инь и ян. Инь и ян — это не противоположные категории, как добро и зло в манихействе, скорее они альтернативны, и процесс смены одного на другой связан с ритмическими изменениями в природе, инь — мужское начало, инь — женское. Подобно устоявшемуся выражению «первый выбор за мужчиной», ян означал свет, тепло, активность, жизнь, чистоту, солнце, день, удовлетворение, Китай и цивилизацию; инь — тьму, холод, пассивность, смерть, грязь, луну, ночь, меланхоличность, иностранцев и варварство. Возможно, такое толкование идет от смыслового значения этих слов ян и инь в переводе с китайского означают солнечную и теневую стороны холма соответственно, правда, феминисты могут возмутиться, почему это солнечная сторона относится к мужскому полу. На самом деле, китайцы в этом не были одиноки. В Греции, практически в то же время, пифагорейцы разделили мир на правое — добро, движение, свет, квадратное и прямое, отнеся эти явления к мужскому роду; и на левое — злое, покой, тьму, продолговатость и извилистость, оставляя эти качества женщинам.
