За ужином маркиз с оживлением рассказывал о встрече с местным кюре, который слезно просил о помощи в борьбе с деревенским вампиром: «Мы с вами, ваша светлость, образованные люди, понимающие, что вампиры – выдумки невежественных людей, но этот негодяй прошлой ночью покусал мою племянницу, и как быть? Как теперь сыскать ей приличного женишка?»
Господин Боде усмехался, а Манон хохотала, широко открывая рот.
На ней было палевое платье с глубоким вырезом, а стройную шею украшало колье с крошечным алмазным крестом в центре. И маска – чехол для носа.
Нет, подумал я, ей не может быть тридцать пять, но как ей удается в пятьдесят сохранять такую шею, такую упругую грудь и такие гладкие бедра?
– После обеда у нас важная встреча, – сказала она, поймав мой восхищенный взгляд. – Вернемся поздно.
– Ваша светлость, – сказал я, сделав вид, что не расслышал последние слова маркизы, – и чем же закончился ваш разговор с кюре?
– Разумеется, я обещал помощь! И мне будет приятно и лестно, господин д’Анжи, если вы выступите в роли моего ассистента. Отказа я не приму, мой друг!
– Боже правый, и что же мы будем делать? Изгонять дьявола?
– Усмирять кровососов, – ответил маркиз. – Они сводят людей с ума, значит, они существуют. Отец Фуко, наш бедный кюре, даже проявил теологическую отвагу, объявив, что вампиры предаются греху чревоугодия. Мне-то всегда казалось, что это исторический грех французов, а в каком-то смысле и причина нынешней революции, совершенной людьми, которым надоела невкусная еда. Святой отец, однако, напомнил, что, если человек просто набивает брюхо, не заботясь о вкусе пищи, он предается греху под названием гастримаргия, а вот если он наслаждается вкусом блюд, отдавая предпочтение тем, что изысканнее, то он погрязает в лемаргии. Так вот, по мнению отца Фуко, вампиры страдают именно лемаргией. – Маркиз от души рассмеялся. – Уверяю вас, мы прекрасно проведем время!
Я развел руками, смиренно склонив голову.
– Заговорив о вампирах, ваша светлость, вы напомнили мне о несчастной Нотте, героине рукописи Томмазо. Судьба ее ужасна, но известна. А что мы знаем о Джованни Кавальери, живописце и колдуне, который волшебным образом преображал женщин?
– Ничего, – сказал господин Боде, поднимая голову от тарелки. – Ни в Италии, ни в Испании, ни во Франции о нем не слыхали. Как и не было. Возможно, превратился в виверну и спрятался в какой-нибудь пещере до лучших времен…
Я неуверенно улыбнулся.
– Наверное, его необыкновенные способности, – сказал я, – не заслуживают обсуждения, но тогда как понять преображение Неллы? Или автор по каким-то причинам сознательно исказил ее первоначальный облик, или уродина и красавица – две разные женщины…
– Во всяком случае, – проговорил господин Боде с улыбкой, – наш Томмазо искренне верил в то, о чем писал, поэтому наша критика – критика с позиций разума – проваливается в пустоту, бьет мимо цели. Он жил в ином мире – в мире, где бесы были реальнее китайцев, земля – плоской, а Бог был не идеей, рожденной людьми, но их хлебом, кровью и мочой. – Улыбка на его лице погасла. – Таинство зачатия побуждало людей верить в непорочность Марии, матери Иисуса. Некий римский легионер, мускулистый вонючий красавец по прозвищу Пантера, обрюхатил наивную девочку, а родители выдали ее за старика Иосифа, возможно, посулив ему денег, мешок пшеницы или осла. Соседи, конечно, считали ее дурочкой, но с кем не бывает. Да и старик Иосиф под благовидным предлогом вскоре вместе с женой покинул деревню, сбежав от пересудов. Родился мальчуган со странностями, который положил всю жизнь на то, чтобы люди забыли настоящие обстоятельства его появления на свет, и это ему удалось. Ему удалось перейти границу и остаться в живых, хотя он и погиб на кресте. Фокусами и темными словами он отравил сотни людей, а уж они привлекли на свою сторону миллионы. Новый бог родился не из яйца, не от удара молнии – он вылупился из слова, и слово оказалось таким сильным, что оно, как семя, проросло в душах миллионов. Вот что самое поразительное в этой истории, так это не реальная история глупой девчонки и ее левого сынка, а сила веры, сила небесного огня, в котором сгорела ничтожная земная правда о слабости Марии. Это история о слабости, которая стала повестью о могуществе. – Господин Боде помолчал, словно собираясь с силами. – Как же все эти люди хотели верить в спасение, если готовы были вместе с любовью и красотой принять любой вымысел, порожденный страстью и силой воображения. И какой силой! Какой невероятной мощью! Этот вымысел преобразил историю, отменив прежнюю реальность и породив новый мир. Этот мир давно стряхнул с себя шелуху наивных фантазий, он много раз обновился, вырос, повзрослел и не нуждается более в помочах Бога, Церкви и кюре, а Иисус стал лишь одним из нас, хотя все же – одним из нас… но и в этом новом мире на небесах по-прежнему горит звезда Иисуса… и пусть она уже давно светит, но не греет, но ведь горит, горит, освещая наш путь и напоминая, что огонь истории чист, это мы смердим, дымясь и корчась…
Господин Боде вдруг умолк, поник, съежился.
– Боже, Огюст, – прошептала Манон, – дорогой мой Огюст…
– Друг мой… – Маркиз поднялся из-за стола, взял Боде под локоть. – Давай-ка я провожу тебя, дружище…
– Господин д’Анжи, – надтреснутым голосом проговорил Боде, – я не ответил на ваш вопрос о Джованни Кавальери, но, надеюсь, вы поймете и простите меня…
– Вы исчерпывающе ответили на мой вопрос, господин Боде, – сказал я с поклоном, – просто вы нашли ответ там, где я не разглядел вопроса.
Когда за ними закрылась дверь, я спросил:
– Чем он мучается? Какие призраки терзают господина Боде?
– Тебе мало меня? – капризно спросила Манон.
Я поперхнулся.
– О, прости! Но почему ты в маске?
– Сегодня мы встречаемся с людьми, которые никогда не видели меня без нее, и, явись я без маски, все внимание обратится на меня, а этого не нужно.
Манон подошла ко мне и подставила щеку для поцелуя.
– Надеюсь под утро тебя разбудить, дружок…
– От тебя пахнет кровью, – сказал я, нежно целуя ее. – Не твоей кровью.
– Всякий раз поражаюсь твоему вампирскому нюху!
– Увы. – Я склонился к ее груди. – Пахнет колье.
– А ведь меня уверяли, что его тщательно вымыли. – Она вздохнула. – Но не будем об этом.
Я согнулся в поклоне и не выпрямлялся, пока она шуршала юбками, направляясь к двери и волоча за собой запах чужой крови.
День выдался нелегким – с самого утра мне пришлось быть начеку, чтобы не попасть впросак и не выглядеть дураком. Это потребовало напряжения всех физических и хуже того – умственных сил, избытка которых у меня не было от природы. Но, кажется, я выдержал первое испытание. Мне даже удалось в разговоре к месту ввернуть несколько латинских выражений, валявшихся в каких-то пыльных чуланах памяти, за что я себя особенно хвалил.
