Элиза вешает трубку, чтобы начать обзванивать других членов семьи – об этом ее не приходится долго просить. После всех тех ужасов, с которыми мы столкнулись, мы не пренебрегаем никакими предостережениями. Однажды нас уже застигли врасплох. Это не должно повториться.
Чтобы занять время, я принимаюсь исследовать квартиру Ника. Открываю шкаф, трогаю костюмы, вдыхаю запах знакомого одеколона. Так я изучаю бытовую сторону его жизни. Сходясь, мы с ним очень быстро начинаем вести себя как супружеская пара, что одновременно и приводит меня в восторг, и пугает.
В нескольких кварталах от дома есть рынок. Там я покупаю продукты на деньги, которые обменяла в аэропорту. Благодаря ЦРУ я стала финансово независимой, и это не может не радовать.
Вернувшись в квартиру Ника и приготовив ужин, я сажусь перед телевизором, чтобы послушать выступление Кеннеди.
* * *
На следующие же сутки после нашего отъезда из Лондона, в семь часов вечера, Кеннеди обращается к гражданам. Он сидит за своим столом в Овальном кабинете, лицо суровое. По темпераменту он, чувствуется, человек спокойный, значит, несмотря на относительную молодость, его трудно выбить из равновесия. Рука, удерживающая штурвал, не дрожит. Я завидую американцам: у них устойчивый лидер – не то что Фидель с его пламенной риторикой и гневными эскападами. Когда я была моложе и боролась за радикальные перемены, мне импонировала такая ярость, но теперь я предпочитаю спокойствие Кеннеди, хотя и не могу простить его за произошедшее в заливе Свиней.
Дрожащей рукой я подношу к губам бокал и делаю глоток. Глаза прикованы к экрану. Когда президент говорит, что советские ракеты, установленные на Кубе, способны поразить и Флориду, и Вашингтон, холодок пробегает по моей спине. Кубинские военные базы подготовлены к нанесению ядерного удара по Соединенным Штатам и по другим странам мира.
В этой ситуации Фидель остается темной непредсказуемой фигурой. Ему как будто бы нравится сеять вокруг себя раздор и хаос. Какую цель он преследует, позволяя Советскому Союзу располагать такие объекты на заднем дворе Америки?
Советы разглагольствуют о том, как они якобы поддерживают Кубу: защищают беззащитную страну от военной мощи агрессивного соседа. Но на самом деле все это, несомненно, делается для того, чтобы подразнить американцев, посмеяться над ними. А Куба – просто удобный посредник, и не важно, сколько человеческих жизней повиснет на волоске.
И все-таки, когда Кеннеди осуждает Советский Союз за вмешательство в дела других государств, я не могу не думать о том, как ведут себя Соединенные Штаты и в какой степени Куба обязана им своим теперешним положением. Не только ли в том различие между двумя державами, что Москва действует дерзко, открыто пренебрегая мнением международной общественности, а Вашингтон – тайно, при помощи ЦРУ и других подобных организаций, и это позволяет ему сохранять моральный авторитет на мировой арене?
Лично я не вижу между этими политиками принципиальной разницы, и сейчас мне даже стыдно за мою связь с американской разведкой. Может быть, я должна считать себя соучастницей всего того, в чем повинны Соединенные Штаты? Иногда необходимость и отчаяние так меняют наш нравственный облик, что мы сами себя не узнаем.
По словам президента, все суда, плывущие на Кубу с оружием на борту, Америка будет подвергать карантину и отправлять обратно. (К счастью, он обещает не препятствовать кубинцам в получении гуманитарных грузов.) Позиция Вашингтона такова, что ядерный удар, нанесенный с территории Кубы по какой бы то ни было стране, является актом агрессии против США. Поэтому принято решение об укреплении военной базы в Гуантанамо. Оттуда эвакуируются жители, все приводится в состояние готовности к войне.
Кеннеди обращается к Организации американских государств с призывом воспринимать создавшуюся ситуацию как угрозу для всего полушария и к Совету Безопасности ООН с просьбой об экстренном совещании с целью принятия резолюции о вывозе ядерного вооружения с территории Кубы как об условии снятия карантина. Заключительные слова американского президента, адресованные Хрущеву и всему мировому сообществу, звучат решительно и свидетельствуют о твердом стремлении предотвратить войну. Но, опять же, образ доблестного американского президента, борющегося за мир во всем мире и экспортирующего демократию, плохо вяжется с тем образом США, который сложился у меня на основании моего жизненного опыта. Эта страна помогала Батисте, закрывая глаза на то, как он угнетает кубинское население.
Из всей речи Кеннеди я особенно болезненно восприняла слова, обращенные к кубинцам, которые будут слушать радиопередачу по секретному каналу. Каково сейчас моим соотечественникам, снова страдающим от прихотей двух противоборствующих держав? Кеннеди говорит, что американский народ глубоко скорбит о том, чем обернулась революция. В этот момент я вспоминаю о лжесудах и расстрелах, о семьях, разрушенных насилием. Мне не нужны соболезнования президента. Они не вернут к жизни моего брата, не спасут мужчин и женщин, погубленных политиками. Сейчас нам нужны не слова, а поступки. Американцы всегда готовы действовать, если затрагиваются их собственные интересы, но не выказывают такой прыти, когда в опасности кто-то другой.
Я думала, любовь к Кубе – это то, что будет мучить меня сильнее всего. Но, как оказалось, носить в себе гнев еще тяжелее, а избавиться от него невозможно. У любви бывают приливы, бывают отливы. Иногда она отступает, и ты слышишь только ее приглушенный рокот. Злоба же вонзает в твою душу когти и не отпускает тебя.
Вдруг я чувствую, что с меня достаточно. Не могу больше терпеть. Я встаю с элегантного дивана и выключаю телевизор.
* * *
Я просыпаюсь от поцелуя в щеку. Ник гладит меня по голове. Мне нужно несколько секунд, чтобы адаптироваться к окружению: подо мной кожаный диван, на мне шерстяной плед, в вашингтонской квартире Ника темно и тихо, пахнет его одеколоном с нотками сандала и апельсина.
Я резко сажусь и хватаю знакомую руку: ощупываю запястье, чувствую тонкие волоски, поднимаюсь выше. Ник без пиджака, рукава рубашки закатаны.
– Который час? – спрашиваю я и, найдя в темноте лампу, включаю свет.
– Поздно. Или рано – как посмотреть.
– У тебя усталый голос.
– Я действительно вымотался.
– Могу я чем-то помочь?
– Просто побудь со мной.
Ник берет меня на руки и поднимает с дивана. Мои пальцы перебирают его волосы, губы целуют его губы. В спальне, лежа на мягком матрасе, я вдыхаю запах простынь, который кажется мне таким знакомым, что хочется заплакать.
Я зла на окружающий мир, я испугана, я ужасно скучала по Нику. Сейчас эти три чувства тянут меня в разные стороны, грозя разорвать. Логика и сердце, дорогие мне люди и моя родина – я не знаю, чему и кому отдать предпочтение.
– Я люблю тебя, – шепчет Ник, задевая губами мочку моего уха. – Очень сильно.
В неподвижной темноте ночи, когда ядерная война стучится в дверь нашего убежища, я наконец-то отваживаюсь озвучить то, что так долго чувствовала:
