Бедные собаки наматывают круги вокруг стола, беспокойно поглядывая на меня.
Калеб сжимает мое плечо, спровоцировав волну жгучей, пронизывающей боли.
– Калеб… – умоляю я.
Не знаю, действительно ли мне так больно или просто страшно. Ведь я не смогу попасть к доктору, если потребуется.
Я поворачиваю голову и встречаюсь с ним взглядом. Его брови нахмурены. Подхватив чистое полотенце, парень заставляет меня придавить ткань к ране второй рукой, а сам идет к шкафчику над холодильником.
– Боже правый, твою мать, – слышится рык Ноя. Входная дверь захлопывается. – У нас здесь никогда пожаров не было. Ни разу! – Он распахивает шкаф возле раковины и достает оттуда бутылку Cuervo. – Не считая того случая, когда я в двенадцать лет запустил горящую стрелу в канистру с бензином. Правда, я понимал, что случится, – бубнит парень. – Тогда пострадала только моя шкура.
Хочется засмеяться, но у меня нет сил. Полотенце насквозь пропитывается кровью, моя ладонь намокает. Свесив ноги с края стола, слышу всплески текилы у себя за спиной – Ной отпивает пару глотков. Смотрю в его сторону и замечаю, как Калеб бросает на стол красную жестяную коробку.
Мой пульс слегка учащается.
Вместо того чтобы вернуться к столу, он проходит мимо, включает воду в раковине. Я оглядываюсь через плечо. Калеб моет руки.
Живот сводит, внутренности затягиваются в тугой узел, и я прикусываю губу.
– Держи. – Ной подталкивает меня в плечо прохладной стеклянной бутылкой. – Выпей.
Качаю головой. Мне сейчас ничто в глотку не полезет.
Калеб подходит, открывает коробку, достает различные инструменты.
– Вы не спали? – спрашиваю, переводя взгляд с одного парня на другого. – То есть, слава богу, что вы вовремя обнаружили возгорание.
Ной мельком смотрит на брата, однако никто из них не отвечает. Калеб берет мою руку, осторожно убирает полотенце. Я хрипло вскрикиваю. По моей щеке скатывается слеза.
Передумав, выхватываю бутылку из рук Ноя, запрокидываю голову назад и залпом делаю два щедрых глотка.
Горло словно огнем обжигает; закашляв, борюсь с рвотными позывами. Кто-то забирает текилу. Твою мать, меня сейчас наизнанку вывернет. Какая гадость.
Опять схватив бутылку, проглатываю еще порцию.
Калеб склоняется над коробкой, выуживает оттуда иглу и нитки. Пока алкоголь прокладывает себе путь в мой желудок, опаляя изнутри, я наблюдаю за тем, как он цепляет иглу каким-то зажимом, вдевает в нее нить, а затем держит над горящей зажигалкой, дезинфицируя.
Какого хрена?
И тут до меня доходит.
О нет.
Я мотаю головой.
– Калеб, нет.
Резко подняв свои темно-зеленые глаза, он непоколебимо смотрит на меня.
Только его живот – парень без рубашки, потому что так и не успел одеться, когда выбежал на улицу, – напрягается из-за тяжелого дыхания. Как будто он… нервничает.
Калеб приподнимает мою руку и, стиснув челюсти, сжимает края пореза пальцами.
– Нет, Калеб, остановись! – кричу я.
Я не смогу. Отвернувшись, судорожно втягиваю воздух.
– Нужно это сделать, – говорит Ной, снова вручив мне бутылку. – Если не наложить швы, может пойти заражение, и тогда ты будешь мечтать о смерти.
Глотаю текилу.
В очередной раз поймав мой взгляд, Калеб сжимает кожу пальцами, красными от моей крови, и прокалывает ее иглой.
Внутри все переворачивается; я дрожу. Меня бросает в холодный пот. Он протягивает нить, и я прикусываю губу с такой силой, что ощущаю привкус крови.
– Ной, – скулю, всхлипнув.
Твою мать, как же больно. Я хочу Джейка. Они не знают, что делают. Разве сейчас не существует штук вроде суперклея для этого? Таких, которые склеивают кожу?
Парень затягивает стежок. Мою руку пронзает боль наподобие змеиного укуса. Стискиваю зубы. На ресницах повисают слезы.
Черт.
Ной опять протягивает мне бутылку, однако я отталкиваю ее. В животе тепло, в голове – ощущение легкости. Но меня все равно тошнит, мать твою.
Я делаю глубокие вдохи и выдыхаю, пытаясь угомонить свой желудок. Калеб вновь прокалывает мою плоть иглой, и я чувствую, как струя крови стекает по плечу. Все тело охватывает нестерпимая боль.
– Пожалуйста, – плачу я. – Пожалуйста, перестань.
Отталкиваю его, пытаясь высвободиться. Я не могу. Мы должны подождать. Джейк скажет, что делать. Я не могу. Мне в течение пяти месяцев не попасть к врачу. А что, если рука не перестанет болеть? Вдруг рана не заживет?
Оттягиваю пальцы Калеба от себя.
– Отпусти, – рычу я. – Мне больно!
Он выпрямляется. Прежде чем я успеваю сообразить, что происходит, Калеб отвешивает мне пощечину. Моя шея так резко поворачивается, что сухожилие едва не рвется.
У меня округляются глаза и отвисает челюсть. Перестав плакать, вдыхаю. В ушах звенит; я сижу, оцепенев.
Какого черта?
Он ударил меня.
Калеб ударил меня!
Опершись руками о столешницу по сторонам от моих бедер, парень наклоняется к моему лицу. Мне требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя, потому что комната вращается.
– Какого хрена! – огрызаюсь я, развернувшись обратно.
Подняв руку, даю ему ответную пощечину, правда, его голова лишь слегка дергается после моей атаки.
– Ты меня ударил! – ору, закипая от гнева.
Я толкаю Калеба в грудь обеими руками и еще раз ударяю по щеке.
– Но тебе ведь уже не больно, да? – произносит Ной мне на ухо сзади.
Испепеляя его брата взглядом, перевариваю слова парня и фокусируюсь на ощущениях в руке.
Боль не исчезла, однако притупилась. Ярость, завладевшая мыслями, все затмевает.
Меня больше не мутит.
Мое дыхание становится поверхностным. Я смотрю на Калеба, до сих пор нависающего надо мной. Не дожидаясь, пока мой шок развеется, он садится на стул, дергает подбородком в сторону Ноя, словно подав какой-то сигнал, снова сводит края раны и прокалывает кожу иголкой.
Ной забирается на стол, садится позади меня, обвивает талию одной рукой, а второй крепко сжимает волосы на затылке. Поморщившись от саднящего ощущения, выдыхаю. Это отвлекает внимание от боли в руке.
Калеб натягивает нить. Я закрываю глаза, сопротивляясь новому приступу. Пот выступает по всему телу. Господи, твою мать.
Пока он продолжает накладывать швы, кулак Ноя сжимается сильнее. Уронив голову ему на плечо, поворачиваюсь, утыкаюсь губами в его шею и плачу.
