Я могла бы поведать, чему научилась у своего дяди и кузенов, а в итоге сказать, что получила этот опыт от родителей.
Но я больше не желаю молчать. Я хочу доказать им, что они меня не сломали. Что не позволю им влиять на мой голос и способность быть храброй.
Только попытка твердо встать на ноги оказывается тщетной.
Мне не хочется лгать.
– Все меняется. Жизнь, а вместе с ней и мир, продолжает двигаться вперед, – говорит Дельмонт. – Но смерть? Смерть неизбежна, как наступление ночи.
Прислушиваясь к его словам, поднимаю взгляд на мужчину.
– Эта участь ждет всех нас. – Он оглядывает аудиторию, завершая свою речь. – Единственное, что мы действительно оставляем после себя – это наша работа и любящие нас люди.
Любящие нас люди…
– Амелия и Ханнес никогда не упускали шансов. Они всегда знали ответ на самый важный вопрос в жизни человека: где я хочу быть сегодня?
Пристально смотрю на закрытые гробы (чтобы мы запомнили их такими, какими они были при жизни) своих родителей.
Наконец, спустя столько дней, слезы начинают литься по моим щекам.
Я ненавижу их.
Ненавижу. И я потратила слишком много времени на эту ненависть.
Мне не здесь хочется быть.
«Вы любили друг друга». Утираю слезы, глядя на отца и мать. Слова, которые не получалось подобрать раньше, в итоге приходят в голову. «Вам повезло больше, чем остальным».
По крайней мере, они нашли свою вторую половинку.
«Вы были способны на многое, когда дело касалось любви». Потупив взор, смотрю на свои колени, сжимаю пальто в кулаках. «И наверняка задумывались, каково будет остаться без нее, потому что решили не жить друг без друга. Но вы хоть раз думали о том… каково было мне жить без вас на протяжении стольких лет?»
Слезы беззвучно катятся по лицу, перед глазами все плывет. Я опускаю веки, стискиваю зубы. Накопленная за годы ярость пробуждается.
«Ненавижу ваш дом», – мысленно говорю им.
«Мне ненавистна вонь вашего парфюма, свечей и лака для волос. Ненавистно то, как ощущалась ваша одежда, белые стены, белые ковры и белая мебель». Пытаюсь взять под контроль свое дыхание. «Библиотека, полная ни разу не открытых книг. В вашем доме никогда не было ничего теплого».
«Я ненавидела вас».
Не могу отдышаться. Воздух кажется чересчур густым. Мне холодно.
«Ненавижу то, что так и не сказала все это вам в лицо. Что никогда не боролось, молчала, не призывала вас к ответственности. Что не ушла на поиски того, в чем нуждалась».
«Как позволила вам победить. Как не довела до вашего сведения, что вы морально меня уничтожили».
Вот где я хотела быть, когда они умерли. Я хотела постоять за себя.
И это все, чего я хочу.
«Только мне не хватило смелости поговорить с вами», – произношу одними губами, перестав плакать и сделав глубокий вдох.
«Трусы всегда живут сожалениями, потому что слишком поздно понимают: на их пути полно людей, которым тоже страшно. Они были не обязаны идти по жизни в одиночку».
Глава 14
Ной
Снаружи визжит бензопила. Я сажусь в кровати, свешиваю ноги с края и провожу рукой по волосам. Он надерет мне задницу, если сегодня я не захочу выходить из этой гребаной комнаты?
Калеб бросил нас и вчера снова ушел на охоту, а папа от силы обмолвился со мной тремя словами за последние сорок восемь часов. Веселуха. Все как в старые добрые времена.
Покачав головой, встаю, надеваю джинсы и спускаюсь на первый этаж. Я выберусь из этого дома. Из этого города. Посреди ночи, словно трус, потому что не выношу конфликты, но я уеду отсюда. Может, он поймет, какой я превосходный, когда больше не сможет мной помыкать. Ведь Калеба отец точно доставать не станет.
И, возможно, мой брат наконец-то произнесет хоть слово, если меня не будет рядом, чтобы говорить за него.
Я не смогу провести с ними очередную зиму. Иначе свихнусь.
Зайдя на кухню, направляюсь прямиком к кофеварке и замечаю отца, вышедшего из мастерской. Когда хватаю чашку и кофейник, обнаруживаю, что тот пуст. Отец, явно рассчитывавший на добавку, тоже останавливается.
Я вздыхаю. Боль в голове усиливается.
– Просто… – Он отталкивает свою кружку и уходит. – Свари еще порцию.
Вскидываю бровь, однако делаю, что велено. Давно он проснулся?
Папа швыряет на стол хлеб, бекон, который сам поджарил, пару коробок хлопьев, молоко и масло, в то время как я выбрасываю использованный кофейный фильтр и заменяю его чистым. Насыпав молотый кофе, наполняю контейнер водой, запускаю режим приготовления, на ходу схватив «Орео» из пачки, лежащей на стойке.
Чем я сегодня займусь? Тем же, чем обычно, но пиво всегда выручит. Хоть какая-то радость теперь, раз я упустил возможность получить спонсорскую поддержку «ДельтаКорпс».
А в доме опять воцарилась гребаная тишина, потому что…
Он садится за стол, делает себе сэндвич. Я плюхаюсь напротив него и откусываю печенье. Живот мгновенно скручивает, едва ощущаю вкус. Заставив себя проглотить, оставшуюся часть кладу на стол.
Мне фигово.
– Это просто отстой, – ворчу я.
Я скучаю по ней. Мы все скучаем. Даже Калеб, по-моему. Он вернулся домой сутки назад с какой-то водоплавающей дичью, узнал, что она уехала, и вскоре вновь исчез в лесу на целый день.
Спускаясь вниз по утрам, я видел включенный свет. Девчонки ведь любят уют и тепло. Этого тоже недостает. Мне понравились штрихи, добавленные ею в наш дом. Нравилось видеть ее во дворе, или в амбаре, или расхаживающей босиком по нашей кухне… Здесь стало приятно находиться. Даже ее стервозное настроение меня забавляло.
Парадная дверь открывается. Входит Калеб и срывает с себя футболку, испачканную кровью очередной дичи, которой он заполняет морозильник на зиму. Буквально представляю, как Тирнан прикрывает рот тыльной поверхностью кисти, будто ее сейчас стошнит. Она всегда так реагировала, увидев его с добычей.
Сердце болезненно ноет.
– Поезжай за ней, – заявляю я отцу, не глядя на него.
Калеб наливает воды в стакан. Я жду пререканий, потому что, по мнению папы, не способен придумать или сказать ничего путного. Он никогда не слушает, лишь предлагает в ответ полную противоположность того, чего я хочу.
– Тирнан переживает смерть родителей, – произносит папа, проглотив еду. – Она взрослая. Я не могу указывать ей, что делать.
– Она не взрослая, – возражаю я. – Ее место здесь. Решать тебе, а не ей.
