Стоит ему качнуть бедрами, прижаться ко мне сзади, и я пропала. Просто превращаюсь в лужицу в его объятиях. Я готова для него.
– Отведи меня в постель, – умоляю.
Он повторяет свое движение. Подняв и заведя руку назад, хватаюсь за его шею.
– Отведи в постель и подари мне обещанный поцелуй на ночь.
– Да, – хрипло бормочет Джейк, трахая меня через одежду у раковины.
В голове все плывет. Закрываю глаза. Я слишком одурманена ощущениями, чтобы думать или волноваться о чем-либо, кроме желания растянуть этот момент навечно.
Мужчина снова завладевает моим ртом, и я направляю его пальцы под свои трусики. Однако он, внезапно прервав поцелуй, убирает руки.
– Черт, остановись. – Джейк пятится, тяжело дыша. По моей коже сразу же пробегает холодок. – Нет. Нет, мы не можем.
Изнывая от вожделения, я дрожу, у меня колени едва не подкашиваются. Слезы наполняют глаза.
– Этого не произойдет, – рычит он. – Я твой дядя. Я твой гребаный дядя.
– Ты никогда не был мне дядей, – цежу сквозь зубы, развернувшись кругом. – Просто незнакомец, не имеющий со мной никакого родства, к которому родители отправили меня на проживание.
Его лицо раскраснелось – уверена, мое тоже, – загорелые виски блестят от пота.
– Я ответственен за тебя, – заявляет Джейк.
– Но нам было хорошо.
Боль мелькает в его глазах, и я понимаю, он тоже это почувствовал.
– Сейчас было хорошо. Зато утром станет паршиво.
Наплевав на все, качаю головой. Мне безразлично.
– Я – одинокий, эмоционально недоразвитый ребенок, а ты – первая женщина за последние двадцать лет, в обществе которой я провел достаточно времени, чтобы сформировать привязанность. – Он выпрямляется, проведя рукой по волосам. – Ты просто сирота, о которой никто не заботился, отчаянно нуждающаяся во внимании. Только и всего.
– Отчаянно… – Пристально смотрю на него. Мое лицо искажается гримасой.
Нет.
Я не отчаялась. У меня были возможности, просто я никогда не хотела ими воспользоваться. До сих пор. Я сделала выбор сама.
Однако Джейк направляет суровый взгляд в мою сторону.
– Ты кричишь по ночам. Во сне. Никогда не говоришь о них. Что есть мочи бежишь от той жизни. Я не стану твоим стартовым наркотиком. Потом сам себя возненавижу.
Покусываю губу. Он слышит меня по ночам?
– Это всего лишь импульсивная реакция.
– Ничего подобного. – Я отрицательно качаю головой, услышав, как наверху захлопнулась дверь.
Медленно приблизившись, он тихо произносит:
– Ты выбросила конфеты. Не принимаешь приглашения Ноя на трек, когда он отправляется на тренировки. Не отвечаешь Калебу, когда он подначивает тебя. Ты очень редко присоединяешься к нам за обеденным столом или вечерами перед телевизором.
Ошеломленно опустив глаза, стискиваю зубы. Почему Джейк так поступает? Минуту назад все было хорошо.
– Ты не смеешься, не развлекаешься, никого не желаешь, ни к чему не проявляешь интереса, – продолжает мужчина. – У тебя нет хобби, увлечений, нет бойфренда дома… Вообще не было, я прав?
Я отвожу взгляд. Он подходит ко мне и обхватывает ладонями щеки. Дернувшись, пытаюсь отстраниться, но Джейк не позволяет. Сдержать слезы не удается.
– Ты никогда не улыбаешься, – говорит он едва слышно на фоне музыки и шума, доносящегося из дальних уголков дома. – Тебе неведома радость. Ты не мечтаешь о будущем, не строишь никаких планов. В тебе нет задора. Ты едва существуешь, а не живешь, Тирнан.
Мне трудно дышать, пока я рыдаю в его объятиях.
– Так ведь было не всегда, да? – спрашивает Джейк, однако ответа не дожидается. – Это невозможно. Тебе наверняка что-то нравилось, ты чего-то хотела. То, что доставляло тебе счастье.
Он целует меня в лоб.
– Ты красивая, и оторваться от твоего тела сейчас было больнее всего на свете, но я это сделал, потому что так будет правильно.
– Мне так не показалось.
– Потому что для тебя любые ощущения были бы приятны, – бросает Джейк в ответ. – Твой юный мозг захлестывает множество сильных эмоций, поэтому ты нуждалась в разрядке. Тебя просто прорвало. На моем месте мог бы оказаться любой.
Отстраняясь от него, качаю головой.
– Дело не только в этом.
– Почему ты выбросила конфеты, Тирнан? – строго интересуется мой дядя.
Что?
– Я… – Подбираю слова. – Я их не хотела. Ты… ты заставил меня купить те конфеты.
– Чушь. Почему ты их выбросила?
– Потому что не хотела их! – повторяю я. – Это всего лишь конфеты. Черт, какая разница?
– Ты выбросила сладости, потому что разница есть, – рявкает он.
Когда я направляюсь к выходу, Джейк хватает мою руку.
– Разве ты не видишь? В этом-то и проблема. – Он разворачивает меня, но я отказываюсь на него смотреть. – На определенном этапе ты стала отказывать себе во всем, что делало тебя счастливой. Может, назло окружающим? Или из гордости? Конфеты? Игрушки? Домашние питомцы? Ласка? Любовь? Друзья?
Я стискиваю челюсти, тяжело дыша. Мужчина встряхивает меня.
– Мне это знакомо, потому что я поступал так же. Ты не хочешь улыбаться, иначе все, что родители с тобой сделали, не будет иметь значения. А это должно иметь значение, ведь в противном случае им все сойдет с рук, верно? И ты не можешь допустить подобного.
Мотаю головой, по-прежнему не в силах посмотреть ему в глаза.
– Они должны знать, что с тобой сделали, – заявляет Джейк таким тоном, будто хорошо меня знает. – Ты причинишь им боль, если покажешь, как они обидели тебя, да? Они должны увидеть, как разрушили твою жизнь. Ты не можешь просто забыть обо всем, словно это пустяки, потому что рассержена. Тебе необходимо, чтобы родители знали. Чтобы хоть кто-то знал.
Нет. Ничего…
У меня есть хобби. Есть вещи, которые мне нравятся. Я…
– В итоге ты зря потратишь свою жизнь, – продолжает он, – поставишь крест на своем будущем, будешь функционировать на автопилоте и топить себя в любом омуте, способном подарить приятные ощущения хотя бы на миг…
Опять качаю головой. В глазах скапливается все больше слез.
Нет. У меня есть интересы. Я не отказываю себе в удовольствии. Я…
– А потом в один прекрасный день, после ссор, ненавистной работы, разводов и детей, которые терпеть тебя не могут…
Я лишь продолжаю трясти головой. Мне плевать на действия моих родителей. Я не нуждаюсь в его лекциях.
Однако в памяти всплывает наша поездка на Фиджи. Мне тогда было одиннадцать, и они взяли меня с собой только потому, что пресса обратила внимание, как редко я сопровождала мать и отца.
