– Это все твой багаж! – выкрикиваю я, наконец-то посмотрев на него. – Твои разногласия с нашей семьей меня не касаются!
Какое мне дело до горничных, дворецких или таблеток? Он вмешивает сюда свои личные заморочки.
– Разве тебя хоть что-то касается? – парирует Джейк. – Волнует ли тебя хоть кто-нибудь, кроме себя самой? Ты не задаешь вопросы о нашей жизни. Редко садишься с нами за стол. Тебя не интересует, кто мы такие!
– Потому что я всегда торчу на кухне! – выпаливаю я. Моя грудь едва не соприкасается с его грудью.
– Ты избалованная девчонка, – с негодованием выдыхает он. – Эгоцентричная, чванливая малявка!
– Вовсе нет! Я просто…
Умолкнув, хмурюсь и отворачиваюсь. Проклятье. Черт бы его побрал. Я не избалованная. Я…
– Ты… что? – требовательно спрашивает мужчина. – А?
Никто меня не баловал. Слезы обжигают глаза, подбородок дрожит. Мне плевать на роскошь. И деньги. Причина моей недружелюбности не в том, что они живут здесь по-другому. Дело не в этом. Я просто…
– Просто?.. – вновь кричит Джейк. – Ну, чего притихла?
– Пап… – доносится с кухни голос Ноя.
Но я его не вижу. Мой дядя загораживает обзор. Несмотря на попытки их сдержать, слезы подступают к глазам.
– Я не…
Сглатываю, не зная, что сказать. Я понятия не имею, в чем моя проблема. Он ведь прав, да? Любой вежливый – нормальный – человек способен вести непринужденную беседу. Задавать вопросы. Улыбаться, сыпать шутками…
Я качаю головой, больше раздосадованная собой, чем его словами, и произношу невнятно:
– Я просто… не привыкла…
– К чему? – огрызается он. – Правилам? Ограниченному бюджету? Маленьким шкафам?
Слеза катится по моей щеке. Мне стоит невероятных усилий не разрыдаться.
– Любой помощи по хозяйству? Чем этот дом так ужасно отличается от твоего? К чему ты так не привыкла?
– К людям.
Не знаю, когда именно это поняла, однако именно такой ответ срывается с моих уст.
Джейк прав. Я понятия не имею, как сосуществовать с другими людьми.
Слезы по-прежнему струятся по лицу, пока я смотрю в пол.
– Я не привыкла к людям, – шепчу. – Со мной дома не разговаривают.
Он молчит, со стороны мальчиков тоже ни шороха не слышно. Из-за повисшей тишины комната, кажется, уменьшается в размерах.
Уже не заботясь о том, увидит ли Джейк красноту моих глаз и мокрые щеки, поднимаю голову.
– Никто со мной не разговаривает.
Прежде чем он вымолвит хоть слово, я бегу вверх по лестнице, отчаянно желая оказаться в своей комнате, подальше от их взглядов. Запираю дверь и падаю на кровать, накрыв глаза руками, чтобы остановить слезы.
Боже, зачем я это сделала? Твою мать, ну что за идиотка. Теперь дядя отправит меня домой, потому что я не могу совладать с эмоциями и со мной слишком много хлопот.
Я тихо плачу.
Не нужно было этого делать. Я никогда не конфликтую, но скорее с кем-нибудь поругаюсь, чем пролью слезы. Это тактика слабого человека для прекращения спора. Нечестно, когда кто-то начинает рыдать.
Ах, посмотрите на несчастную богатенькую девочку. Ее мамочка и папочка обеспечивали ее всем, чего она хотела, только за руку не держали, не целовали и не обнимали каждый день. Бедный ребенок.
Теперь Ван дер Берги будут считать меня еще более никчемной, чем прежде. Слабой. Той, кого легко сломить. Проблемой, вокруг которой нужно ходить на цыпочках.
Сколько детей с радостью бы согласились жить с моими родителями, если бы это означало, что они будут обеспечены едой и одеждой каждый день? У меня есть все, и я сейчас расклеилась перед ними из-за пустяка.
Всем бы так повезло, как мне.
– Ты можешь в это поверить? – послышался крик матери.
– Ох, да ладно тебе, – хохотнул отец. – Мы знали, что это случится.
Я медленно вошла в отцовский кабинет, увидев, как они с Мираи улыбались, а мать, сложив ладони перед грудью, смеялась. Затем она протянула руки к отцу и обняла его.
– Что происходит? – тихо спросила я, тоже улыбнувшись и прокравшись глубже в комнату.
Но они смотрели только друг на друга.
Глянув на меня, Мираи улыбнулась шире.
– Твоя мама…
Вдруг голос отца прервал ее:
– Мне нужно позвонить Тому, – сказал он, обогнув свой стол. – Все промо-материалы к новому фильму необходимо изменить.
Я перевела взгляд с него на маму, остановившись перед диваном, чтобы родители меня заметили.
– Актриса Амелия де Хаас, номинантка на «Оскар», – произнес отец, словно прочитав афишу.
Моя челюсть отвисла, потом губы растянулись в еще более широкой улыбке.
– «Оскар»?
Серьезно? Это чудесно.
– Ну нет, – поддразнила мать, не сводя с него глаз. – А что, если я выиграю? Тогда я буду лауреаткой премии «Оскар». Лучше подожди.
Он вновь рассмеялся, подошел к ней и поцеловал.
– Моя жена.
Они смотрели друг на друга, сияя от восторга и счастья. Я сделала шаг в сторону, стараясь попасться им на глаза.
Мне хотелось обнять маму, поздравить ее. Хотелось, чтобы она знала, как я горжусь ею.
– Мам…
– Начинай всех обзванивать, – сказала мать Мираи, не услышав меня. – Ты знаешь, что делать.
Мираи встретилась со мной взглядом, полным неизменной жалости, после чего скорбно взглянула на моих родителей и тихо покинула комнату.
– Поздравляю, – произнесла я, приближаясь к ним и по-прежнему улыбаясь.
Только мама уже упорхнула.
– Ладно, поехали к Джейн в офис. Я должна сделать заявление.
– Я безумно горд тобой, дорогая.
Они вышли из кабинета вдвоем, забрав радостное воодушевление и суматоху с собой. Такое ощущение, будто я тень для них. Призрак, обитающий в стенах их дома, которого никто не слышит и не видит.
Стоя на месте, я провожала взглядом удаляющихся по коридору родителей, пока они не скрылись из виду, свернув за угол. Сцепив руки перед собой, пыталась проглотить ком, застрявший в горле.
Я радовалась за нее. Хотела, чтобы мать знала, насколько она великолепна, и что я любила ее фильмы.
Я хотела, чтобы она об этом знала.
Почему мама никогда не разделяла со мной прекрасные события, происходившие в ее жизни? Ведь она была первой, к кому в детстве мне хотелось бежать с хорошими новостями.
