Выдохнув, подхожу к кухонной плите. Родители оставили меня разгребать это дерьмо.
Пар поднимается над кастрюлей. Я выключаю горелку и накладываю лапшу рамэн в миску. Глядя на желтый бульон, тру свои пересохшие губы друг о друга. В животе урчит. Целый день я ничего не ела и не пила, только все равно сомневаюсь, что планировала съесть эту лапшу, когда вечером наконец-то забрела на кухню, чтобы ее приготовить. Просто мне всегда нравился сам процесс: следовать рецепту, выполнять определенные действия… Я знала, что делать. Это так успокаивает.
Обхватив миску пальцами, наслаждаюсь теплом, проникающим сквозь керамику в руки. По телу пробегают мурашки. Уже приготовившись сделать глоток, понимаю: сил вряд ли хватит.
Они мертвы, а я ни разу не заплакала. Меня больше беспокоит завтрашний день. Справлюсь ли я.
Понятия не имею, как быть. К горлу подступает желчь от одной мысли, что в течение следующих недель придется заставлять себя вести светские беседы с руководителями киностудий, старыми друзьями родителей, пока буду участвовать в похоронах матери и отца и разбираться со своим наследством. Мне тошно. Я не смогу.
Не смогу.
Родители знали, что мне не хватит навыков, чтобы справиться с подобной ситуацией. Я не умею улыбаться или симулировать чувства.
Выудив из ящика палочки, кладу их в миску, затем поднимаюсь на второй этаж. Когда преодолеваю лестницу, без заминки отворачиваюсь от родительской спальни и направляюсь влево, в свою собственную комнату. Поставив лапшу на стол, я замираю. От запаха бульона сводит живот. Отойдя к стене, сползаю на пол. Прохлада деревянного паркета помогает расслабиться. Буквально тянет лечь и прислониться к полу лицом.
Разве не странно, что я осталась в доме, где они умерли этим утром? Судмедэксперт назвал предполагаемое время смерти – около двух часов ночи. Я проснулась в шесть.
В голове кружат мысли. Одновременно хочется обо всем забыть и понять, как это произошло. Мираи приходит каждый день. Если не я, то она бы их нашла. Почему родители не подождали моего возвращения в школу на следующей неделе? Они вообще помнили, что я была дома?
Запрокинув голову назад, кладу руки на согнутые колени и закрываю глаза, которые вдруг отчего-то начинает жечь.
Ни мать, ни отец не оставили мне записку.
Они нарядились. Выпустили собаку. Сказали Мираи прийти позже, а не рано утром, как обычно.
Родители не написали мне записку.
В противоположном конце длинного коридора их закрытая спальня дамокловым мечом довлеет надо мной. Распахнув веки, смотрю на нее через свою открытую дверь.
Звуки в доме не изменились.
Ничего не изменилось.
Вдруг откуда-то доносится приглушенная вибрация. Чувство страха возвращает меня в реальность, и я моргаю. Что это такое?
Я думала, что отключила свой телефон.
Репортеры в курсе: запрос о комментариях нужно делать только через представителей моих родителей. Но это не останавливает особенно алчных – а таких большинство – от поисков номера моего сотового.
Протянув руку, нащупываю на столе мобильник, однако, когда нажимаю на кнопку питания, вижу, что он по-прежнему выключен.
Вибрация продолжается. Сердце пропускает удар, едва меня осеняет.
Это мой личный телефон. Спрятанный в ящике стола.
Лишь родители и Мираи знали этот номер. Он предназначался для экстренной связи, ведь я часто отключала другой. Правда, они никогда на него не звонили, поэтому я давно не носила второй сотовый с собой.
Я встаю на колени, открываю ящик, отсоединяю старый iPhone от зарядного устройства, падаю обратно на пол и смотрю на дисплей.
Колорадо. У меня нет знакомых в Колорадо.
Но на этот номер обычно никто не звонит. Возможно, его откопал какой-нибудь журналист. Хотя сомнительно. Он оформлен не на мое имя.
– Алло? – отвечаю я.
– Тирнан?
В низком голосе мужчины проскакивают нотки удивления, словно он не ожидал моего ответа. Или нервничает.
– Это Джейк Ван дер Берг.
Джейк Ван дер Берг…
– Твой дядя Джейк Ван дер Берг.
Тут я вспоминаю.
– Папин?..
– Брат, – заканчивает мужчина вместо меня. – Сводный брат вообще-то, да.
Я совсем забыла. Имя Джейка Ван дер Берга редко упоминали в нашем доме. За всю жизнь мне ни разу не приходилось общаться с родственниками, поэтому даже из головы вылетело, что они у меня есть.
Мать росла в приемных семьях, своего родного отца не знала, братьев и сестер у нее не было. У папы – только младший сводный брат, прекративший с ним общение и с которым я никогда не встречалась. Его родители умерли, так что у меня не было ни бабушек, ни дедушек, ни дядей, ни тетей, ни кузенов.
Есть лишь одна причина, почему он позвонил мне впервые за семнадцать лет.
– Эм, – бормочу я, подбирая слова, – ассистентка моей матери занимается организацией похорон. Если вам нужны детали, я ничего не знаю. Дам вам ее номер.
– Я не приеду на похороны.
На мгновение я замираю. Судя по тону, он раздражен.
К тому же Джейк не выразил соболезнований в связи с моей «утратой», что необычно. Они мне и не нужны, но тогда зачем он звонит? Решил, будто отец вписал его в завещание?
Если честно, он вполне мог это сделать. Я понятия не имею.
Прежде чем успеваю спросить, чего хочет Джейк, он прокашливается.
– Сегодня я получил звонок от адвоката твоего отца, Тирнан. Раз я твой единственный живой родственник, а ты еще несовершеннолетняя, похоже, родители передали тебя под мою опеку.
Под его опеку?
Похоже. Кажется, для него это тоже неожиданные новости.
Мне не нужна ничья опека.
Мужчина продолжает:
– Через пару месяцев тебе исполнится восемнадцать. Я не заставляю тебя переезжать, так что не волнуйся.
Ладно. Замешкавшись на секунду, я не уверена, чувствую облегчение или нет. У меня не было времени переварить напоминание о моем несовершеннолетии и что это значит теперь, после смерти родителей, а он уже уверил: это не будет ничего значить. Моя жизнь не изменится.
Хорошо.
– Несомненно, ты гораздо смышленей, чем мы, – говорит Джейк. – Учитывая среду, в которой выросла, ты вполне можешь позаботиться о себе.
– Мы? – невнятно повторяю я.
– Я и мои сыновья. Ной и Калеб. Они немногим старше тебя, между прочим. Может, на несколько лет.
Значит, у меня есть двоюродные братья. То есть… сводные двоюродные братья.
Без разницы. Это все ерунда. Я начинаю теребить светло-голубую кулиску своих пижамных шортов.
