Не то чтобы я возражала. Но, надеюсь, Калеб в курсе, что я четко осознаю, кого люблю, и ему не нужно беспокоиться, если его отец или брат находятся рядом со мной.
Я бегу за Джейком.
– Ты в порядке?
– В порядке.
– Мне так не кажется.
Мужчина направляется к верстаку, выбирает необходимые инструменты и поворачивается к новому мотоциклу, над которым в данный момент работает. На меня он не смотрит.
– Я счастлива, – говорю, потому что уверена: его волнует именно это.
– Знаю.
В чем же тогда дело? Калеб проходит мимо, останавливается у раковины и моет руки, однако я чувствую, что он наблюдает за нами.
– Просто… не забеременей, – цедит Джейк сквозь зубы. – Тебе только восемнадцать.
– Я помню, – убеждаю его. – И не забеременею.
– И ты пойдешь в колледж.
– Пойду.
Наверное.
Сердито глядя на байк, он с негодованием огрызается:
– Еще передай этой женщине, – Джейк закрывает глаза, как будто даже упоминание о ней способно вывести его из себя, – если она не перестанет докучать мне звонками через день с целью разрушить мой проклятый душевный покой своими вопросами и надменными репликами, я сожгу все телефоны и компьютеры в этом доме, чтобы лишить ее возможности связаться с тобой! А потом огорожу весь участок электрически забором, чтобы ко времени оттепели она не смогла сунуть сюда свой нос!
Прикусив поджатые губы, задерживаю дыхание, потому что готова лопнуть от смеха.
Вот, значит, в чем проблема. Мираи звонит мне, но чересчур часто. А когда я не отвечаю, она звонит ему.
Самое интересное… как бы Джейк ни бесился, он всегда отвечает.
Они каждый раз ругаются. Никто другой так его не взвинчивает. Даже мы.
Подавив веселье, я киваю.
– Передам.
Швырнув гаечный ключ на стойку, он берет другой. Мы с Калебом возвращаемся в дом.
– Замени ту лампочку! – кричит мужчина нам вслед перед тем, как дверь закрывается.
Я смеюсь, а Калеб улыбается, чмокнув меня в лоб.
Подойдя к шкафчику, он достает новую лампочку, подмигивает мне и направляется к лестнице.
Аромат рулетиков с корицей, которые я поставила печься полчаса назад, витает в воздухе. На таймере остается всего несколько секунд, поэтому я выключаю духовку, достаю блюдо, ставлю его на охлаждающую подставку и смотрю на Калеба. Он запрыгивает на перила, взбирается на стропильную балку и карабкается к люстре. Одна из лампочек перегорела несколько дней назад. Мое сердце пропускает удар, пока парень поднимается все выше и выше.
– О, вкусно пахнет, – говорит Ной, вошедший в кухню.
Не в состоянии отвлечься от Калеба, мельком бросаю взгляд на его младшего брата.
– Будь осторожен там! – выкрикиваю.
Наконец-то отвернувшись, беру нож и разрезаю рулетики. Ной стоит у островка и пристально смотрит на меня.
– Итак, снегопады сбавляют обороты.
Я добавляю немного молока в глазурь, приготовленную утром, помешиваю и разогреваю ее над горелкой.
– Да. – На календаре февраль, так что зима еще далека от завершения.
Ничего не могу с собой поделать. Мне хочется, чтобы сейчас был ноябрь и все только начиналось.
– Ты сдала все школьные курсы? – спрашивает Ной.
Выключаю горелку, подхожу к формочке и поливаю рулеты глазурью.
– Мои экзамены отменили, но я должна написать эссе и предоставить его вместе с фотоотчетом до тридцатого апреля.
Боковым зрением замечаю, что он кивает.
– Я поеду в Лос-Анджелес весной. У меня встреча со спонсором, и я хочу посмотреть, что к чему. Могу я пожить у тебя?
Пожить у меня?
И тут я вспоминаю – словно на самом деле забыла об этом, – что владею особняком в Лос-Анджелесе. Ведь я сообщила им о своих планах уехать в апреле, не так ли?
– Да, – едва слышно отвечаю. – Конечно, двери моего дома всегда открыты для тебя. Оставайся столько, сколько захочешь.
Только меня, возможно, там не будет. А он пусть пользуется жильем.
Парень молчит. Мне не хватает смелости посмотреть на него. Я знаю: Ной беспокоится. Может, немного злится. Он заслуживает лучшего.
Ной повел себя достойно в сложившейся ситуации. Уступил и не стал мешать моему счастью.
Однако это не означает, что ему теперь на все плевать. Отчасти я скучаю по нашим разговорам. Он ожидает от меня другого и не обрадуется, если я решу остаться здесь. Просто многое изменилось.
Медленно приблизившись, Ной понижает голос до шепота, а Калеб тем временем продолжает возиться с лампочкой у нас над головами.
– Я надеру задницу любому, кто обидит моего брата. Я действительно его люблю, Тирнан, но эта жизнь не для тебя. Ты уедешь со мной.
Мой подбородок дрожит; я опасаюсь, что в его словах есть смысл.
– Тебя я тоже люблю, – шепчет он. – Как двоюродный брат, как друг, без разницы. Я вытащу тебя отсюда, потому что когда жизнь в подобных условиях утратит новизну, ты затоскуешь по внешнему миру. Он сделает тебя несчастной.
Глазурь заливает один рулет. Резко поднимаю взгляд на парня, желая, чтобы он прекратил. Как Ной может говорить такое о своем брате?
Его голубые глаза сужаются.
– Ему нужна безмозглая кукла, которой будет безразлично то, что она умрет в этом городишке, где ничего не меняется, кроме времен года. Раньше ты была равнодушна, но сейчас, я точно знаю, не откажешься увидеть весь мир. Калеб слишком неуравновешенный, слишком упрямый. Он никогда не покинет этот пик, Тирнан. Никогда.
Моргая, я отвожу взгляд. В глазах начинает щипать. Черт бы тебя побрал, Ной.
– Ты хочешь большего. – Он забирает кастрюлю из моих рук и ставит ее на стойку. – Уверен, что хочешь.
Возможно. Может, я хочу увидеть и испытать множество вещей, построить карьеру, попытаться изменить мир к лучшему и оставить свой след.
А может, все это не будет иметь смысла без человека, с которым я смогу разделить свой опыт.
Я смотрю на Ноя. С самого начала сердце подсказывало, что он во многих отношениях лучше мне подходит.
Он – мой здравый смысл. Голос, озвучивающий то, что я и так уже знаю. То, что мне нужно услышать.
Однако мое сердце… Оно чувствует все, без чего я не могу жить.
Запрокинув голову назад, поднимаю взгляд на Калеба. Он заменил лампочку и наблюдает за нами.
– Калеб – твой первый, – слышу слова его брата. – Он не тот, с кем ты должна провести свою жизнь, верно?
