При этом Федор ни разу не посмотрел в сторону методично сгибающегося и разгибающегося Славика – будто и не о нем шла речь.
– Я читал про это дело. Подросток-наркоман убил свою мать, – осторожно начал Игорь.
– Покончила она. Это был другой бедолага. Такой же, но другой. Может, этот был со Славиком, когда они Лизу связали, чтобы она барахло не мешала выносить. У меня было чего выносить: камушки, телевизоры, камеры, старина всякая.
– Все унесли?
– Не за раз. У тебя-то похоже с братом было?
– Пожалуй.
– Вот все истории с наркомами одинаковые. А вот Иван сразу мне сказал: это ты неправильной дорогой идешь, а расплачивается твой сын.
– Мнвинду?
– Да, Минду. Он тогда еще эту лечебницу не построил. Но людей уже спасал. У него подвал был под больных. Охраняли знаешь кто? Не собаки как здесь. Крысы. Но тоже действовало – ни один наркоман или конченый алкоголик не сбежал. Он и предложил взять Славика, а у меня выхода не было. После того как Лиза… ушла, работу мне пришлось бросить – я круглые сутки со Славиком был, никуда не выпускал. Он у меня выл, лицо себе раздирал, но я – ни к нему никого, ни его никуда. Так он меня ночью убить хотел, – Федор показал на шрам на лице, – ножницами для ногтей. Все остальное колющее-режущее я в подвал унес. Ножницами в глаз метил, сам потом сказал. Но руки не слушались.
– И все равно ушел…
– Ушел. А Иван его нашел. Он вообще по притонам, по пивнухам сам ходил, если видел кого безнадежного, мог и сам к себе привезти.
– И Славика тоже он нашел?
– Да. Я попросил. Он на третий день его вычислил. С пареньком каким-то взяли, привезли в лечебницу.
– Ну, привезли, и что дальше?
– Дальше вроде просто – и не просто. Кидают в подвал. Там – топчан, одеяло. Еда – один раз в день овсянка на воде, питье. Пытаешься встать с топчана – крысы бросаются, будто это не тело, а кусок сыра. Ссать, срать – все тут же, на топчане. И никто больше раза в день к тебе не придет. Только можешь слышать, как за стенкой толщиной в один кирпич такой же несчастный мается. Или умирает.
– И так было?
– Бывало. А иначе, видишь, не действует. Я спрашивал: как там Славик? Иван спокойно так: выздоравливает. Это я сейчас знаю, как это страшно. Потому что я на Минду работать начал и уж в этой больнице видел, что с пацанами, девчонками там происходит. Но здесь-то курорт.
– А сколько платил он?
– А нисколько. Можно из огорода что-то взять, здесь ведь все работали как заведенные, – он первый раз взглянул на Славика, – и это время, когда они работают, вроде для них самое сладкое. Можно отвлечься.
– Тогда не пойму, откуда деньги на такую лечебницу?
– Он не говорил. Он говорил: деньги – последнее, о чем нужно говорить. Ну вот, скажи, ты брат человека, который тебя мог убить каждую минуту и который вернулся здоровый домой…
– Здоровый?
– Да. Здоровый. Другой, конечно, чем был. Но здоровый. Он не будет восстанавливаться на факультете физики. Но я видел своего прежнего сына, когда он был накачан наркотой. И считал его нормальным! Теперь он ненормальный, но здоровый. Так вот. Откуда деньги. Приходит к тебе доктор, вылечивший твоего брата, и говорит: помоги и другим, поработай на меня. Или: отдай мне вот это здание под лечебницу. Отдашь?
– Отдам. Если есть.
– В том-то и дело, Иван говорил: у всех, у кого родные наркоманы, есть избыток имущества. Это часто плата за то, что берешь от жизни больше, чем нужно. Вот Славик и его друзья, они до того, как наш дом потрошить, они же квартиры, дома других из их шоблы обнесли. Веслова знаешь цементный завод? Нет, тогда этот… ЗмеялОв, ЗмеЯлов, комбинат «Клоз», – короче, ихние дома ихние же дети в компании со Славиком обнесли подчистую. Так что до нас с Лизой они более богатых пошерстили.
– Но вот были ведь и недовольные, ну, те, у кого родные не излечились?
– Не излечились – такого не было. Они другими становились, не все дома их узнавали.
– И что, порывался кто-то отомстить?
– О-о, сколько угодно таких. И потом, я говорю, были же те, кто не выдерживал, умирал.
– Если Ивхав, то есть Иван, ни за что тут не платил, то почему не продолжилось дело без него? Кто-то прижал, разогнал?
– В тот же день, как его убили, в ту же ночь, я точно знаю – ночью это было, собаки подняли страшный вой, я боялся их загоны открыть. Но нельзя было не открыть – вся деревня на головах стояла. Никто из мужиков со мной не пошел, один я. Взял ружье, хотя я этих собак видел каждый день… Дохлый номер их было ружьем пугнуть. Добрался до корпуса лечебки, а больные тоже в голос ревут – вой жуткий стоит. Открыл загон второго этажа, думал: порвут псы! А они затихли сразу и понурые выходили. И на других этажах так же.
– А заключенных… то есть больных кто выпустил?
– А мы со старшим медработником, Жанна тут такая была. Наркомы боялись выходить – собак слышат. А потом уж поняли, что собаки не те. Нет над ними их главного бога.
– Интересно. И куда больные подались ночью?
– К шоссейке. К городу поближе. Жанна смотрит им вслед и плачет: несчастные.
– А может, наоборот, повезло.
– Нет. Родным не повезло, самим ребятам не повезло. Через день приехали какие-то деятели на дорогих машинах, начали стращать: скажите, где Ганс – ну, Иван, – у нас тут пацаненок на поправку шел, а сегодня от передоза чуть не сдох. Пусть возьмет обратно.
Федор Принцев встал, хлопнув себя по коленям.
– Ну и таких, как ты, которые своих сюда на лечение направляли, а те сгинули, их тоже немало было. Хотя входили в эти ворота больше,чем назад выходили, правду скажу. Так что надоел ваш брат, который тут чуда ищет, – с улыбкой поглаживая себя по все еще красному горлу, сказал Федор. – Хотя все понимаю, все понимаю…
– Ну ладно, спасибо, Федор. Я, если чего, приеду еще, вдруг след сюда приведет… брата. А?
– Да конечно, Игорь, заезжай.
Славик провожал Игоря, выходящего на улицу через крытый двор, долгим взглядом.
Михаил Пиднель.Международный оппортунизм: срывание всех и всяческих масок.
Газетное объявление уже однажды наделало переполоху среди родственников Ивана, прежде всего потому, что касалось только его и никого больше. Тогда муж Роксаны Михаил тоже по ее просьбе пытался узнать, как можно заполучить весь тираж федеральной газеты.
И тоже безрезультатно. Может быть, из 350 000 экземпляров 349 тысяч можно было успеть уничтожить, и не разнесли бы они важного частного сообщения, но даже одного оставшегося хватило, чтобы он достался тому, от кого они хотели бы это сообщение скрыть, – Ивхаву Мнвинду. Правды ради – даже если бы и этот экземпляр не дошел до Ганса-Ивхава, то его нашли бы агенты Инюрколлегии. Работающие со всеми существующими персональными базами данных, они получают их из услужливых рук налоговых, пенсионных органов, не говоря уже про дружескую помощь правоохранительных структур.
