– Нет, понятия не имею.
– Вот они выносят заключение: дом, подлежащий сносу, имеет какую-нибудь историческую ценность или какую-нибудь другую – или нет. Я жил в доме на улице Караваевской, туда, ближе к лугам. И там начали строить поселок особняков вроде этого. Как будто каким-то калечным военнослужащим, не знаю. Мой дом – под снос, там еще, конечно, подпало восемь других. Ну, частный сектор.
– Так что, квартиры не дали или там в очередь не поставили?
– А на кой мне квартира? Мне ее не надо. В этом доме, я точно знаю, жил еще мой прадед, была у него первая конфекционная лавка в городе. И он в этом доме рожден был, его матушка, то есть моя прапрабабка, тоже, написано, там родилась. Знаете, что такое конфекция?
– Кондитерское что-то, наверное.
– Конфекция – это кружева, манжеты, платья, юбки. Кондитерское! Пожалуй!
– И теперь вы претендуете на дом господина Жнеца?
– Плевать я хотел на его дом. Мне мой нужен был, который единственный.
– Так снесли его?
– Снесли.
Губы старика-спортсмена задрожали.
– Так ведь ничего уже не сделаешь, отец.
– Вот я ему это и напоминаю: ничего не сделаешь, все непоправимо.
Он отряхнул крошки с руки, захлопнул багажник и сел в машину на водительское сиденье. Игорь понял, что разговор закончен, и тоже пошел к своей машине. И тут, уже почти устроившись на сиденье, он все-таки поднялся и вернулся к голубому «гольфу».
Не глядя на него, хозяин машины опустил стекло.
– Извините, вас как величают.
– Семиверстов, Кузьма Егорыч.
– Кузьма Егорыч, а здесь вы машину «пежо» розовую не видели? С откидным верхом такая. У дома господина архитектора?
– Видел.
– А когда, можете вспомнить?
– Разве же вспомнишь?
– Ну хотя бы приблизительно.
Семиверстов задумался.
– Видите, первый раз мне самому негде было встать – много машин тут стояло, и на обочине, и на парковке. Что-то праздновали. Ну да, День Победы. А потом я не знаю.
– То есть не один раз?
– Ха, да каждый день. Я тут больше года кукую. Так раньше каждый вечер она здесь была.
– Она? Женщина приезжала?
– Да. Иногда они вместе. Иногда он на своей – у него неприметная машинка, «королка», а у дамы его – яркая. Запомнишь.
– А вот как вы решили, что она его дамой была, эта женщина?
– Я не знаю. Это сразу видно. Я не претендую, конечно. Да мне и неинтересно. Но тут приглядываешься ко всему. Тоскливо сидеть!
– А если я вам ее фотографию привезу, вы сможете ее узнать?
– Попробую.
– Ну, тогда до завтра. Буквально до завтра.
– Погодите. Теперь я спрошу. А что за интерес к Жнецу? Сосед его справа – я слышал, сказал кому-то, что Жнеца посадили.
– Он просто задержан до выяснения некоторых вещей. Пока рано радоваться.
– А я и не радуюсь, – Кузьма Егорыч высунул голову за стекло, – его посадили, а я что? Мое горе ему – до кучи – будет прощено? А почему? То, что он мне причинил, гораздо хуже любых взяток. Ведь за взятки его посадили?
– Я же сказал – до выяснения обстоятельств.
– Вот выясняйте их так, чтобы он на свободу вышел. Он здесь должен быть, здесь гореть на медленном огне. Как я горю.
И уже совсем шепотом добавил:
– Помогите, если сможете.
– Хорошо, Кузьма Егорович.
Игорь дошел до своей машины, стараясь не оглядываться на старика.
Объявления и справки
Вниманию владельцев подвалов!
В связи с критической ситуацией с количеством грызунов в обслуживаемых многоквартирных домах муниципальное предприятие «Мегаполюс» просит в период с 1 по 30 октября обеспечить доступ работников службы дератизации (уничтожения крыс и мышей) в подвалы собственников и арендаторов жилья, обслуживаемых ДЭЗ указанного предприятия.
(Газета «Улицы и кварталы», 28 сентября.)
Приглашаем мужчин в возрасте старше 30 лет для участия в танцевальных вечерах «В ритме ретро» в ДК им. Дзержинского и ДК «Медик» ежедневно в 14, 16, 18 часов.
Активные участники вечеров получат ценные призы от Центра строительных материалов «Суперстрой».
Администрация клуба «Одинокие красавицы».
(Газета «Ежедневник», 3 октября.)
Рита Бринскене. Где-то в Англии на улице Орджоникидзе.
Итак, английский. Можно от жизни укрыться в алкоголизме, можно спрятаться на Гоа, можно нырнуть в депрессию и вынырнуть в Альцгеймере. Это все вопрос внешних возможностей. Рита Бринскене спряталась в английском. Бывают однолюбы, бывают однолюбки. Рита безраздельно отдавалась Англии, всему, что хоть как-то было с ней связано, от имен и символов истории типа какого-нибудь Генриха номером 8 до подробностей жизни манекенщицы Твигги. Конечно, английскому языку, который знала в школе наверняка лучше всех, в том числе и Пиднеля, Роба Роя. Стихи он читал бойко, но, как говорила Рита, «воспроизводил по звуку», с какой-то записи, наверное, магнитофонной. Она больше ценила умственное проникновение.
– Как перевести «Strumming my pain with his fingers
Singing my life with his words»? – однажды спросила она у Игоря, оказавшегося рядом с ней за партой на уроке английского. Народу было мало, класс на иностранный язык делился надвое, да еще стоял декабрь, многие болели, учительница усадила их вместе, «покучнее».
– Ну… «Ощути мою боль своими пальцами, спой мою жизнь с твоими словами», – покраснев от усердия, ответил Гарпунов.
– Ужасно, да? Это стихи Норманна Джимбела, поет Роберта Флэк.
– Да слышал я ее.
– Ну да? Тогда переведи к завтрашнему дню всю песню. Сможешь?
– Но слов у меня нет .
– Спиши слова? – она засмеялась. – У меня тоже нет. А ты послушай и переведи! Я тоже. Договорились?
Попробуй не договорись. Игорь сводил отца с ума бесконечными повторами одной и той же песни, остановками магнитофона, щелканьем клавиш, но допытывался от популярной песни нового для себя смысла. Она начинала звучать по-новому! Это же про него, про нее. Это же он, этот самый, про кого «я слышала про твою хорошую песню, я слышала, что и ты хорош».
– А можно сказать: «Я любила тебя, не увидев тебя?», – спросил он на следующее утро, когда они встретились у дверей института, куда ходили к репетитору.
– Ты про Роберту Флэк? – она прислушалась к чему-то внутри себя и просияла.
