Обучая своих студентов условному наклонению французского языка, я разочарованно констатировала тот факт, что девятнадцатилетние девушки и парни не в состоянии предъявить жизни дерзкий ультиматум. С третьего курса их терзали страхи не найти после университета работу, и это плачевно отражалось на условном наклонении. После тщательного раздумья, дома, со словарём, они выдавали мне фразы типа: «Если бы я была волшебницей, то с лёгкостью нашла бы работу ответственной за производство бантиков для плюшевых кошечек Кити-чан». Или: «Если бы у меня была волшебная палочка, то я взмахнул бы ею и попал на работу в агентство по недвижимости». «А не хотели бы вы стать личным переводчиком премьер-министра?» – задавала вопрос я. «Или работать боссом на первом канале телевизионной корпорации NHK?» Тут мечты моих студентов буксовали, и они отрицательно качали головой. Нет, сенсей, не хотели бы. Ну да, я ставила им «отлично» за грамматически правильно построенные фразы, а сама подводила печальные итоги условного наклонения: «Рождённый ползать, летать не может!»
Некоторые милые девушки мило говорили: «Когда я окончу университет, мечтаю выйти замуж и стать домохозяйкой». Слово «домохозяйка» звучало как-то не актуально, без претензий, не по-бойцовски. И я быстренько переключалась на других студентов.
Быть домохозяйкой в Японии почётно, совсем недурственно. С одной стороны, это означает свободу от иерархии на рабочем месте. С другой стороны, на мой взгляд, статус домохозяйки ведёт к рабству, зависимости от мужа и детей, к кабале пылесоса, стиральной машинки и кухонной плиты.
Условное наклонение позволяло управлять громом и молнией, запускать мотор грёз в космические дали, поворачивать вспять реки. Но для моих немногословных студентов оно было просто сотрясением воздуха, трепологией.
Встречалась молодёжь и с альтруистическим настроем, глобально переворачивающим мои требования к французской грамматике. Смотря в тетрадку, один парень со смущённой улыбкой раскрыл свои чаяния: «Если бы я успешно окончил университет, то хотел бы работать в пансионате для престарелых, чтобы заботиться о них». Умница! Поставлю тебе на экзамене высшую оценку 100/100.
* * *
Я разглядывала программку спектакля «Камелия на снегу», присланную мне секретаршей агентства «NICE». На ней Нагао-сан, лукавый капитан с ласковыми янтарными глазами, так же стоял за штурвалом судна рядом с неотразимой суперзвездой японской сцены Фуджи-сан. В самом низу программки теснились фотографии других ведущих актёров, занятых в спектакле. Я рассматривала их лица и думала: «Какие они, должно быть, интересные. И скоро я буду среди них! После спектаклей мы всей труппой будем ходить в рестораны, выпивать, кто – саке, кто – вино, и из наших разговоров я буду постигать то разумное, доброе, вечное, что доносят они до зрителей в своих замечательных ролях»
Среди VIP
[12]-актёров «Камелии» был и японский комик Одзима. Я видела его в телепередачах, и этот редчайший самородок юмора всегда вполне органично заставлял публику хохотать. «Вот уж нам будет весело с Одзима-сан!» – представлялось мне.
Иногда тоска по ушедшему папе отступала и я распахивала шторы, чтобы видеть солнце. Сочная палитра осени уже тронула кроны деревьев в парке под моими окнами. Я слышала пение птиц! Оказывается, тому яду, который их истребил во флоре и фауне, нашлось противоядие. И звуки музыки перестали резать мне слух. Даже наоборот. Слушая классические концерты, или рок и поп-музыку, я чувствовала, как они возбуждают во мне жажду творчества, перевоплощения, непреодолимую тягу к блеску, шарму, соблазну.
* * *
Синкансэн подъезжал к Токио. Я теребила в руках ксерокопию своей роли, состоящей из шести реплик, не считая восклицания «Congratulations!». С помощью японской подруги я подписала латинскими буквами под иероглифами их транскрипцию. И потихоньку учила слова английской аристократки, прикидывая, смогу или нет раскрыть грани актёрского дарования благодаря такому скудному словарному запасу. Хотя, почему бы и нет? Прославился же по всей Японии семилетний мальчик из агентства «NICE», произнеся лишь два слова «Папа, вернись!» в рекламе для строительной компании. Первоклашка, а додумался произнести их так, что вся Япония плакала! А я, большая и с дипломами, разве не смогу? Между репликами есть паузы, а их тоже нужно уметь держать так, чтобы зрители плакали и смеялись.
Секретарша госпожи Хории прислала мне по почте текст «Камелии на снегу» и подробную информацию о гастрольных показах пьесы.
Труппы в Японии в большинстве случаев сборные, а поставляют в них актёров крупные и не очень агентства по шоу-бизнесу. Здания театров арендуют в зависимости от масштаба спектакля, вложенных в него средств и, конечно, величины компании, продюсирующей постановку. «Камелию» продюсировала известнейшая кинокомпания. Игра велась по-крупному. В спектакле были задействованы пятьдесят актёров. Из них пять звёзд, несколько VIP-персон японской сцены, множество опытных актёров средней значимости и… четверо зарубежных не VIP-персон, включая меня. Вот это-то и являлось смелым новшеством устроителей «Камелии на снегу». До этого путь на японскую сцену иностранцам был закрыт, и роли европейцев в постановках исполнялись отечественными актёрами. При высоком уровне реквизита это не представляло особых трудностей: белокурых париков было сколько угодно, а остальное дополнял грим.
Я сгорала от любопытства, кто же были эти зарубежные везунчики, дама и двое парней, допущенные, как и я, на большую японскую сцену? Особенно меня интриговала дама. А вдруг она француженка и мы станем приятельницами, обе говоря по-французски. А если это американка или немка, то мои знания разговорного английского вполне удовлетворительны для дружеского общения за кулисами и вне.
Программа была следующей: месяц (без малого) подготовки пьесы на репетиционной сцене, где-то на окраине Токио. А окраину выбрали наверняка для ограждения звёзд и VIP-кадров от назойливых поклонников. Дальше, в следующем месяце все перемещаются в Осаку, в тот шикарный и безразмерный храм, театр Эмбудзё, который со скрытой гордостью показывал продюсер Накамура-сан, и где меня чуть не «завалили» преступные группировки китайских идеограмм. Затем триумфальное возвращение в Токио, и ещё почти месяц гастрольного показа в Большом токийском театре на Гинзе
[13]. Итого: три месяца театральной магии, интересных встреч и блеска под софитами! Я не сомневалась в своих данных, ни в драматических – благодаря досконально проштудированной и отрепетированной системе Станиславского, ни во внешних – большие серо-голубые глаза и золотистые волосы до пояса были культовыми для генерации «манга и аниме».
Забронировав, за свой счёт, номер в отеле неподалёку от Гинзы, я намеренно ехала в Токио за день до сбора всей труппы и первой читки. Мне хотелось побродить одной по токийским улицам, не раздавая (пока) автографов, и не надевая (пока) чёрные очки и кепку. В этом же отеле руководство киноконцерна забронировало и оплатило мне номер на последующие двадцать пять дней и ночей репетиций.
