Отыграв взбалмошную леди с картонками, журящую матроса Джуна, я обнялась с «китайцем», погладила по кителю капитана Кена и вышла в кулуар из правой кулисы. На другом конце кулуара, будто подстроив «случайное совпадение», показался Нагао-сан, идущий навстречу. Аудиенция была неизбежна. Кумир упёр в меня ласковый взор и широко заулыбался. Я разыграла так же виртуозно и счастливую улыбку, и негу во взоре. Мы с хозяином пересеклись у входа в его гримёрную, а там, в конце пути, меня ожидал рыболов. Я оглянулась. Нагао-сан уже не было и мы с господином Кунинава, мотая леску на удочки, обменялись уловом: моей килькой и его тунцом.
У нас в комнате поправляли грим Каори и Рена. Обе энергично похвалили подаренную мне цветочную композицию.
– Аска требует переставить цветы к туалету. Они якобы ей мешают, – решила я найти себе союзниц. – Девушки из гримёрки напротив сказали, что им не мешает, а даже украшает…
– Ой, нет, убери! Раз Аска-сан требует! – понизила голос до шёпота Каори. – А то они погибнут!
– Как так погибнут? Я вообще-то ухаживаю за ними, поливаю, подрезаю кончики стеблей, чтобы дольше сохранились.
Антракт. Все в сборе. Пора надевать наушники. Брайан Адамс своим уникальным голосом с хрипотцой запел «Please forgive me», и на словах «I can’t stop…» девушки всполошились. А больше всего мы с Агнессой – у нас над зеркалами сушилось бельё, то, что с двумя чашечками плюс бикини, их срочно требовалось сдёрнуть и куда-нибудь затолкать. Мива раздвинула кружевные занавески, мешающие подглядыванию за нашими маленькими женскими секретами, и в комнату въехала коробка, а за ней Кейширо-сан.
– Это вам от господина Нагао! Кушайте витаминки… Для здоровья… Кхе-кхе…
Витаминки были величиной с апельсинки, точно такие, что лежали на алтаре утром как дань приверженности божествам и духам. Можно было, конечно, провести аналогию с утренним обрядом и предположить, что у маэстро в нашей гримёрной завелось какое-то божество и что он щедрыми подношениями выражает своё преклонение перед ним и ищет его благосклонности. Но, по совету Абэ-сан, мне полагалось «не думать», поскольку сознание, лишённое мыслей, обретёт просветление.
У всех, кроме меня, испортилось настроение. Татьяна расшвыряла макияжные принадлежности, Аска налила кофе себе одной, а в мою сторону изрекла:
– Ты переставила цветы к туалету?
– Нет, не переставила и не переставлю, – отфутболила я мальвину и надела наушники.
Но дослушать Брайана Адамса никак не удавалось. У меня к спине прилипал девичий яд, а грохот на угловом VIP-месте госпожи Аски заглушал христианский гуманизм песнопения «Please forgive me». К тому же Татьяна полоснула взглядом-лезвием по моему отражению в зеркале так, что на нем остались царапины. И потом только Адамс допел: «I can’t stop loving you»
[100].
* * *
Перед сценой бала я прогулялась по кулуарам. На третьем этаже, у гримёрной господина Кунинава стояло несколько горшков с белыми орхидеями. Второй этаж поклонники Фужди-сан и госпожи Оцука превратили в тропическую оранжерею. А на первом этаже – тайские джунгли, орхидей было не счесть, и все – для короля японской поп-музыки. Среди стеблей, изогнутых под тяжестью дивных цветов, созданных из туфельки Афродиты, встал на дежурство кроткий ангел с голубым бантом и глазами грустной жучки в зоомагазине, умоляющей: «Купите меня! Я хочу быть вашей!» А мы все, креолины и смокинги, столпились у чёрных штор, ожидая, когда сцену и кулисы освободят разноцветные кимоно, черно-белые хакама
[101] и деревянные сандалии гета
[102].
Из гримёрной вышел маэстро, недовольный, держащий руку в белой перчатке у лица, как будто укрывался от пощёчины. Актёры делали вид, что всё чин чином. Одна я, оторопев, не могла отвести глаз от хозяина, панически ища логику в данном курьёзе. У ангелочка участилось дыхание и белые орхидеи заколыхались. Пройдя мимо Агнессы, Нагао-сан убрал руку от лица, и моё мышление возликовало, найдя уместное объяснение: маэстро прячется от осточертевшей жучки! Тут шторы раздвинулись и мимо нас промчались пять кимоно и три хакама, топая деревянными гета. После чего наша ватага почтительно расступилась, пропуская всенародного любимца вперёд, и вслед за ним заполонила арьерсцену.
Агнесса, совсем не пекущаяся о своей репутации, продолжала тактические манёвры, чтобы и за кулисами быть на виду у хозяина. А Аска прямиком направилась на «позицию» у самой сцены, поскольку изучила повадки маэстро, а тот имел привычку именно здесь задерживаться на пару минут перед выходом к зрителю. И эта пара минут была для нашей мальвины как разлюли-малина: она жеманилась, глядела в зубы идолу, вставляла банальные шутки, сама над ними хохотала и хлопала кукольными ресницами. Но на этот раз настроение у кумира было паршивое и он, не мешкая, пробился через баррикаду из голубого капрона и остервенело выбежал на подмостки играть большую любовь.
Я сама, хорошо усвоившая закоренелый в местном шоу-бизнесе метод кнута и пряника, или, в моём случае, режим абразивной дрели и шоколадного батончика, была уверена, что на премьере в Токио госпожа Соноэ одарит и меня, и публику изюминкой спектакля: репликами по-французски (причём долго и оживлённо). Так оно и вышло… Публика энергично зааплодировала. Госпожу Соноэ в Токио знали все. А это был звёздный миг для Марка… Пока аплодисменты не утихали, он инициативно приблизился к рампе и захлопал в ладони с криками: «Шарман! Шарман!» Теперь полутора тысячная аудитория устремила глаза на него, а дамы в партере, зачарованные английским щёголем, вторили: «Шарман!»
Нежно уводя меня со сцены, партнёр дрожал мелкой дрожью от ловко перехваченного триумфа: на премьере сидят шишкари шоу-бизнеса, и кто-нибудь из них непременно возьмёт на заметку фотогеничного, подходящего для театра и кино парня.
Мы молча отцепились друг от друга за кулисами, и Марк принялся расхаживать взад-вперёд, погруженный в свои мысли. Судя по всему, он был охвачен иллюзиями и мечтами о будущих продюсерских приглашениях. Но я-то уже догадывалась, что американские стереотипы успеха «А на следующий день он проснулся знаменитым» – не действуют в японском шоу-бизнесе, погрязшем в иерархии. Даже если кто-то и взял на заметку импозантного американца, то не будет действовать сам самычем, а посоветуется с начальником, а тот соберёт консилиум из начальников, все вместе взятые начальники изучат страницу Марка в Фейсбуке, просмотрят заснятую на видеодиск «Камелию на снегу», где Марк ещё не берёт быка за рога, а прилежно следует режиссуре господина Сато, ожидая партнёршу (меня) в глубине сцены, свяжутся с нашим продюсером для уточнения причин несоответствия игры статиста в версии на видеодиске и в сегодняшнем представлении и сделают вывод: «Выскочка. Непригоден. Печать наложена».
