Ностальгию по Осаке я вряд ли когда-либо испытаю. Мегаполис удовольствий навсегда отпечатался в памяти как место мытарств и фобий. Вода из каналов текла по моим щекам. Замком Осака-дзё была крошечная квартирка с видом на железобетон и мусорные баки. Храм Синэннодзи – на крыше театра, где преподобный Борис Гребенщиков пел литию об усопшей маме. А экскурсии – душная гримёрка, интернет-кафе и клиника на Дотонбори.
Многолюдные торговые галереи и переполненное метро породили во мне боязнь толпы, агорафобию. Ежечасная игра на публику в период траура и бравурное кривляние вылились в фобию лжи и обмана, которая в медицинских словарях названа леденящим термином «паранойя». Коулрофобия, боязнь клоунов, началась в туалете, после сильнейшего истерического припадка, когда Одзима-сан в день погребения мамы пытал меня, вырывая признание в том, что я тяжёлая.
Хироми, с детства усвоившая модели поведения соотечественников и отличие их менталитета от европейского, могла бы, пожалуй, помочь разобраться в закулисных фруктовых интригах. Я вкратце ввела её в курс дела, надеясь узнать истинный смысл посылок с яблоками, мандаринами, киви и клубникой.
– Хм… Судя по всему, актёр делает тебе намёки на своё расположение, – не сообщила ничего нового Хироми.
– А что ж не «подъезжает», как в Европе?
– У нас в шоу-бизнесе очень жёсткие правила. Звёзды не имеют права на ошибку. Стоит один раз совершить промах и попасть в бульварную прессу, их карьере приходит конец. Я вот на днях читала… популярная певица, в зените славы, встречалась с женатым мужчиной. Папарацци застукали их выходящими из отеля для свиданий… И всё, больше не поёт… Ни в рекламные ролики, ни в телешоу её не приглашают… У нас знаменитости должны служить образцом поведения для населения. Он, наверное, женат?
– В Википедии написано: разведён. Значит, до конца гастролей так и будет слать фрукты?
– Не знаю… Но, думаю, дальше этого не пойдёт… У тебя что, влечение?
– Влечение?! – сделала большие глаза я. – Скорей скептицизм… Слушай, а как бы, интересно, поступила японская девушка? Пригласила б в ресторан?
– Ой, только не это… Записалась бы, наверное, в фан-клуб… Там у них личные контакты с кумирами. Ну ходила бы на все концерты и спектакли… ждала после них, чтобы пожать руку… Запишись в фан-клуб, если что…
– Не запишусь! Фан-клуба мне ещё не хватало! И ждать кого бы то ни было после концертов с розой в зубах и глазами-сердечками не в моих правилах. Так что зря человек раскошеливается на фрукты.
Проходя через турникеты в токийском вокзале, Хироми что-то говорила, но я уже не слышала. Взгляд был прикован к той инквизиторской стрелке-указателю, что вела на перрон экспресса в международный аэропорт Нарита. Острие укололо в сердце. Ещё почти месяц до того дня, когда я подчинюсь стрелке и она приведёт меня в зону вылета из Японии домой. Гарантии наконец-то пополнят мой тощий счёт в банке, и обещание маме вернуться до новогодних праздников я сдержу. Обещание маме… При этой мысли в глазах у меня потемнело и мраморный пол вокзала закачался под ногами…
Хироми проводила меня на перрон линии Яманоте, собираясь сопровождать и дальше. Но я пообещала ей сама потихоньку добраться до отеля и потом сразу же позвонить.
* * *
Итак, я возвращалась в тот же самый отель, преодолев за ничтожный срок долголетнюю фазу переоценки ценностей. «Во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь». А у меня уже полтора месяца всё шло шиворот-навыворот: многая печаль мало-помалу порождала мудрость, а день за днём умножающаяся скорбь множила познания.
На ресепшене я получила ключ от того же номера с видом на глухую бетонную стену стоящего впритык здания. Та же кровать, на которой я каждый божий день каталась в отчаянии и выла от безнадёжности. Казалось, стены номера пропитались моей душевной болью. Вполне возможно, что и другим постояльцам здесь было не комфортно, но причины они не знали.
Я позвонила администратору и попросила показать другой номер. Он предложил подняться этажом выше – там у них была свободная комната № 705. Этажом выше, в коридоре, я увидела спину Марка, вставляющего магнитную карточку-ключ в замок комнаты № 704. Я вежливо поздоровалась с партнёром, а «honey» лишь бросил через плечо «How are you doing»
[83] и, не дождавшись моего «Fine, thank you»
[84], исчез за дверью. Неужели и он присоединился к шлифовке из-за моих безрассудных слов о неприязни к нему господина Нагао? Торчащий гвоздь забивают, не правда ли, дорогой?
Портье показал мне номер 705. О нет! Целый месяц жить за стеной у супруга по сцене? Да и номер тоже невесёлый… у окна нет ниши с письменным столом… Холодильник меньше, чем мой… Абажур ночника – в пятнах… Ну что ж… Bye-bye, honey!
[85] Не суждено нам быть рядом!
Из номера 704 послышались звуки гитары… Марк запел «Дом восходящего солнца». «Портнихой была моя бедная мать – на память вот джинсы на мне. Азартный игрок – вот кто был мой отец на Нью-Орлеанском дне».
Мне стало жаль партнёра, одинокого, мечтающего в шестьдесят лет о рождении дочки. Сорри, приятель…
Проверив по карте Токио дорогу к театру, я отправилась туда с припасами косметической ваты, лосьонов, спреев и пузырьков. Путь пролегал через тот же сквер у Токийской башни, который я исходила вдоль и поперёк в дни репетиций.
* * *
Зима в Токио похожа на позднюю осень в Европе. Унылые клёны и деревья гингко билоба ещё не сбросили листву. Одноногие, они увязали в лиственном перегное кустарников по соседству. Цветник из чопорных гладиолусов был вытеснен клумбами с декоративной капустой, приятельницей заморозков. Ажурные кочаны багряного цвета, ни дать ни взять клоны розы, были обрамлены рядами капусты с зелёными листьями и белой сердцевиной, волнистыми и узорчатыми, как будто их ювелирно объели гусеницы. Верхушка Токийской башни, кутаясь в полушалок тумана, обозревала своё поблёкшее, затопленное дождями и опавшей листвой поместье. Ветер больше не приносил ванильный аромат бельгийских вафель. Сквер продувало сквозняками, грозящими насморком и бронхитом.
Можно было бы пройти по модернисткой Гинзе, сделав крюк минут в пятнадцать. Мы с мамой всегда здесь гуляли, будто по небесному Иерусалиму, застроенному рукотворными чудесами из воздуха, света и караоке. Над вывесками самых престижных бутиков мира взлетали к облакам высотки, похожие на гигантские сверкающие кристаллы из светло-зелёного турмалина или горного хрусталя, причудливые сталагмиты с многоярусными фасадами, внутри которых, по застеклённым пролётам, бегали вверх и вниз скоростные жучки-лифты.
С иголочки одетые господа и их супруги в жемчугах из ювелирных магазинов «Mikimoto» без робости входили в универмаги, в которых мозги зашкаливало от неоправданной дороговизны. Красные пёрышки в петлицах пиджаков японских альфа-статусов информировали о том, что эти люди пожертвовали деньги на благотворительность. У изысканно одетых господ, несущих пакеты, скажем, от Cartier
[86], на воротниках пальто частенько были вкручены значки клуба миллионеров. Большинство шоппингующих VIP-персон в SimCity
[87] «Гинза» – члены элитных гольф-клубов с астрономическими взносами. Ну или эксклюзивного Roppongi Hills Club, тоже с астрономическими взносами.
