Спектакль начался и увертюра зазвучала как нельзя кстати.
В фонограмме – скерцо. Бархатный баритон и расстроенное меццо-сопрано превращаются в невнятные звуки…
Лирический минор. Слышен бархатный баритон: «Взять трубку не смог… Был занят…»
Аллегро глушит закулисные интриги.
Анданте. Бархатный баритон молвит: «…Подумал».
Крещендо. Дуэт не слышно.
Элегия. Доносятся фрагменты назиданий бархатного баритона: «…Твоя подруга… француженка…»
Музыкальный апофеоз.
* * *
Мой коэффициент вздумал было связать всё в логическую цепочку: «А я-то подумал, что твоя подруга – француженка!» Но тот, вчерашний психический симптом возразил: «Это же всё равно что испорченный телефон! Играла в него в детстве? Да, играла… Тогда знаешь, каким искажённым может дойти до тебя чьё-то устное сообщение… Тем более, когда шумно. Лучше не парься!»
Я стояла в закутке до тех пор, пока Нагао-сан не исчез на трапе. Уже и Татьяна поднялась на площадку для выхода. И вот тут я помчалась бегом, несмотря на свои симптомы. Мне было не по себе. Гото-сан, всегда дежурящий у лестницы на сцену, сделал мне замечание:
– Уже второй раз опаздываете! Соберитесь, пожалуйста!
По пути в гримёрную я наконец-то вспомнила о застиранном дезабилье и поднялась на крышу. Платье так всю ночь и провисело на воздухе. Хорошо, что дождь не пошёл! Оно пахло свежестью, но в проймах остались ореолы. Татьяна пришла развесить свой реквизит. Увидев меня, она хмуро произнесла: «Кошмар!»
В гримёрной уже сидели Рена и Каори. Аска отсутствовала. Рена заговорщически спросила:
– Ну что, ореолы остались?
– Да… вот здесь… в проймах…
– Быстро! Быстро! – закричала Рена, ища что-то в коробке с пузырьками и спреями. – Вот! Побрызгай… пока нет госпожи Аски! Ореолы исчезнут!
– Тебе и вправду нужно быть поаккуратней, – приятельским тоном сказала Каори. – Платья не сдаются в химчистку до конца гастролей. Ещё полтора месяца!
Мы замолкли, как только вошла Аска. Татьяна была подавленной и, по всей видимости, не собиралась делиться с Агнессой вестями о Нагао-сан. Её неприязнь, как радиоактивный цезий, отравляла пагубным излучением воздух вокруг меня.
Кейширо-сан доставил фрукты от Нагао-сан. В плетёной корзинке жались друг к другу отборные жёлтые киви «Golden». Татьяну покоробило. Аска запсиховала. Мива схватила антисептик. Даже веселушки Рена и Каори приуныли. А я уже и не скрывала эмоциональных оттенков на лице. Мне хотелось поглумиться над шлифовщицами – вот возьму и скажу кумиру, что обожаю ананасы!
На улице погода была ясная, а в гримёрной – грозовая… Схватив Думку, киви, сиди-плейер и плечики с ядовито-зелёным платьем, я обратилась в «бегство» – то есть поплелась на крышу. Цепляя плечики на сушилку для белья, я увидела, что вся горловина перепачкана гримом. Надо бы застирать… Но с другой стороны, под пальто-эклипсом незаметно…
Мой реквизит колыхался на тёплом ветру, а я вглядывалась в прозрачные ворота неба, слушая нон-стоп песню Гребенщикова. Только птицы видели мою скорбь. Они подлетали совсем близко, затем взмывали к небесам, чтобы передать в золотой город весточку обо мне… Мама! Отпросись у того, кто Альфа и Омега! Ты мне нужна… Мне очень тяжело!
Я протянула руки ввысь, к маме. И вдруг услышала какой-то щелчок. Обернулась. С другой стороны крыши за мной наблюдал сотрудник администрации, тот, что водил меня на капельницу. Я, наверное, казалась ему чокнутой с вытянутыми к небу руками… Enjoy, sir!
[79]
Аска вылезла проветрить свои наряды. Заметив меня, она взялась за своё:
– На крыше сидеть не положено!
– Да ну? Отчего же? – избегая конфликта, сдержалась я.
– Вон там… видишь? В тех высотках – конторы… тысячи служащих… и они за тобой наблюдают!
– Ну и пусть наблюдают! Я же не в бикини…
– Повторяю! Актрисам нельзя!
– Ну тогда пойди нажалуйся господину продюсеру… – хладнокровно подколола я осведомительницу.
Аска была вне себя – я не повиновалась её директивам. Она бросилась внутрь здания, да так внезапно, что тапка-слиперс свалилась с ноги, и она шаркала ступнёй, не попадая в неё.
Около часа я слушала «Город золотой», вглядываясь то в небесную благодать, то в высотки, расположенные вдали. Неужто служащие контор, вместо того, чтобы корпеть на рабочем месте, обозревают в бинокли крышу театра, весь вывешенный там реквизит и народных артисток в затрапезной экипировке? У Аски, кажется, тоже больное воображение…
То и дело на крышу выходили проветрить сценическое имущество девушки не из наших, и даже фаворитка госпожи Фуджи вынесла кимоно хозяйки. Все они почти дружелюбно желали мне в послеобеденное время доброго утра, и ни одна не делала замечаний.
Под небом я обдумывала ещё и генплан дальнейшей своей жизни в гримёрной. Между вторым выходом в утреннем спектакле и началом вечернего – четыре с лишним часа. А находясь в гримёрно-шлифовальном цеху, под перекрёстным огнём девичьих глаз, можно и в психлечебницу угодить… Искать покоя в танцевальной студии – тоже не выход. Там то Аракава воздыхает, то Рена и Каори постигают замысловатую технику танго…
Как-то, проходя по крытой торговой улице вблизи от театра, я заметила уютное интернет-кафе. Вот она, лазейка! Там я могла переписываться с родными, думать о маме и даже дремать, полулёжа в комфортном кресле, скрытая занавеской от других пользователей. На том и порешила: после второго выхода, не снимая грима, уйду в интернет-кафе.
* * *
Перед сценой бала Нагао-сан не выходил к девичнику. Аска и ещё несколько статисток караулили его у двери на лестницу. Татьяны среди них не было – она беседовала с дамой – сценариусом, сервируя свой зад всему коллективу. Я куталась в шаль и пряталась за спины танцоров. Рядом стоял робкий парень-статист Кадзума и поглядывал на меня простодушным взглядом.
Бархатный баритон пребывал в миноре. Быстрым шагом, едва не расталкивая локтями девичник, он устремился на сцену. Кейширо-сан услужливо вытянул руку, чтобы я повесила на неё свою шаль.
Эйфория охватила меня под софитами. Но, настроенная на бдительность, я не теряла контроля за тянущимся по сцене шлейфом. Теперь Татьяна вряд ли откажет себе в удовольствии наступить на него.
Хозяина почему-то нервировал Марк. А когда тот хлопнул его по плечу, Нагао-сан покривился, еле слышно произнеся: «Больно!» Упоённый своим талантом Марк даже не заметил.
Держа хозяина на расстоянии, я отстранённо пожала ему руку, и чуть только в зрачках менталиста
[80] вспыхнуло рентгеновское излучение, подчёркнуто равнодушно отвернулась. За короткий срок я прошла огонь, воду и медные трубы. И теперь настал мой черед для милых каверз.
