– Непременно!
– Перед телевизионщиками?
– Тем более перед ними!
Я знала, что такое свистопляска. А вот расшифровка сиськопляски моему аналитическому мышлению не давалась.
Вернулась Мива и хладнокровно промолвила:
– Я только что была у господина Накамура. Попросила его изолировать тебя из гримёрной. Ты – заразная…
О боже! Уж и не знаешь, кто из них учтиво подложит свинью…
– А ты не боишься, что заражу тебя? – повернулась я к сидящей по левую руку Агнессе.
Та, уже испытавшая на себе эффект ябедничества, мягко ответила:
– Ты же не чихаешь… не кашляешь… Как ты можешь заразить?
Через мою голову Мива строго одёрнула Агнессу:
– У неё при высокой температуре ещё и кишечное расстройство! Неизвестно какой вирус!
Агнесса не реагировала.
– И что Накамура-сан? Выселит меня из гримёрной? – устало обратилась я к Миве.
– К сожалению нет.
– Сейчас приму жаропонижающее… вот оно… – копалась я в сумке. – И антибиотик… вот он… хорошо, что захватила с собой… не переживай!
Мива покрутила в руках марлевую маску, но загримированная, надевать её не стала. В репродуктор прозвучало моё имя и приглашение к господину Накамура, после первого выхода на сцену. Может, и меня, как Агнессу, заставят на коленях просить прощения?
Из гримёрной я вышла раньше других, чтобы девушки не видели меня ссутуленной. Оплошность! В лифте оказалась вместе с госпожой Фуджи и её фаворитками. Выпрямив спину, я расплылась в улыбке. Скоморошничанье продолжалось!
– О, госпожа Фуджи, какой прекрасный цветок камелии у вас в волосах!
– А вы почему держите шляпку в руках? Она вам так идёт! – в тоненьком голоске девушки с камелиями зазвучали горькие нотки. – Мне-то и не поносить таких элегантных нарядов! Всё кимоно да кимоно…
– Ну что вы! Кимоно вам к лицу! Ох, простите, госпожа Фуджи, что не поблагодарила за вчерашнее угощение! Крабы – это моя слабость, сплошное объеденье! А кусочки сырого тунца с соевым соусом – пальчики оближешь!
Уже выходя из лифта, удовлетворённая прима ласково пообещала:
– Значит, пришлю вам ещё и крабов, и сасими! Кушайте на здоровье!
Меня затошнило от обещанных крабов и сасими, а также от её приторной угодливости. И ещё больше затошнило внизу оттого, как выгибалась Татьяна во мраке второй кулисы, сервируя кумиру, будто деликатес, свой аппетитно выставленный зад.
В первый свой выход я не подвела коллектив, не упала на трапе судна «Faith» и съёмки не сорвала.
* * *
Господин Накамура ждал меня в служебном помещении возле вахтерной. Он был один.
– Вы не здоровы, госпожа Аш? – участливо спросил продюсер.
Я не стала долго говорить, зная, что он уже в курсе всех моих симптомов и личных обстоятельств.
– Пожалуйста, изолируйте меня от девушек! В другую гримёрную, в подсобку… куда угодно… Мне чрезвычайно неловко перед ними за мой недуг!
– Нет-нет! Не вините себя! Таковы обстоятельства!
Ох, достопочтенный Накамура-сан! Вы как всегда слишком добры! А я-то очень надеялась убежать от свирепых взглядов Татьяны, от хищницы – Аски и стукачки – Мивы.
– Вам не следует оставаться одной! – убеждал меня Накамура-сан. – А девушки окажут вам поддержку, поднимут дух… У нас в гримёрных – содействие и взаимовыручка!
Я еле удержалась от саркастической усмешки.
– У вас есть лекарства? – спросил мой покровитель.
– Да, и от жара, и антибиотики.
– Хорошо, если до завтра температура не снизится, я вызову доктора. Ни о чём не беспокойтесь! Я всё улажу. А к вечеру, если жар усилится, непременно звоните мне. Номер моего мобильного у вас есть. Держитесь!
* * *
В антракте Кейширо-сан доставил клубнику от господина Нагао. Аска была на взводе, придиралась ко всему и кофе уже не предлагала. Я отчиталась Миве о своей встрече с продюсером:
– Сколько я ни просила, Накамура-сан не пожелал поместить меня в изолятор. Уверял, что вы все готовы оказать мне поддержку и помощь, поскольку у нас здесь атмосфера содействия и взаимовыручки. Бесконечно сожалею!
– Странно… А мне он сказал, что нет ни одного свободного помещения…
– Кстати, вместо того, чтобы идти жаловаться, могла бы меня предупредить… Я сама обо всём сказала бы продюсеру и попросила поместить меня отдельно от вас, – сухо укорила я доносчицу.
– В твоих болезнях виновата ты сама. И любые претензии ко мне беспочвенны, – невозмутимо, как санитар-эпидемиолог, дала мне отпор Мива.
Оставался единственный вариант – самоизоляция в танцевальной студии. Но сначала захотелось клубники! Неся её в умывальник, чтобы помыть, я пересеклась с Татьяной. Проходя мимо меня, та цокнула языком и жёстко произнесла:
– Какой ужас! А ещё два месяца впереди!
– Ужас в том, Таня, что у тебя невоздержанный злой язык. И он приведёт тебя к женскому одиночеству.
– Кошмар! Это просто кошмар! – обнадёжила меня своим содействием и взаимовыручкой Татьяна Рохлецова.
* * *
В студии я легла на паркет и съела свою долю ягод, таких же сладких, как и мои думы о Нагао-сан. И о господине Накамура поразмышляла: с кем он фокусничал, со мной или с Мивой? Не захотел потакать её кляузам? Или сослужил службу мне, меряя моё благополучие своим аршином?
Перед сценой бала из-за сотрясавшего меня озноба я надела толстый вязаный кардиган прямо на голливудское дезабилье. Бриллиантовое колье цеплялось за нити, делая затяжки на шерстяном воротнике.
Нагао-сан в приподнятом настроении шутил с взявшими его в оцепление девушками. Татьяна была в свите. Я случайно перехватила её взгляд: она кадрила кумира долгим манящим взором роковой женщины.
Заметив мой толстый кардиган, Нагао-сан смеяться перестал. Как и следовало, со всеми почестями, я выразила ему глубокую признательность за клубнику. И тут опытный сердцеед, как неуклюжий старшеклассник, при всём девичнике огласил правду о фруктах:
– Это для тебя! Чтобы скорей выздоравливала!
Я превратилась в мишень для злобных девичьих глаз.
Ай-я-яй, сэр! Как вы могли, мне на беду, допустить такую оплошность? Ваша прямота сулит мне неминуемую, безотлагательную травлю!
Оставив за кулисой кардиган и стуча зубами, я сделала первый шаг на сцену под руку с Марком. И тут началась белая магия! Благотворный свет софитов вливал в меня какое-то неизвестное фармацевтам анестезирующее средство. Чудодейственный янтарный взгляд, лаская кожу и проникая в зрачки, восстанавливал функционирование мозга, повреждённого болевым шоком. Прикосновение исцеляющей руки хозяина вводило в кровь сверхмощную инъекцию, помогающую выработке аминокислот для возрождения «молекулы счастья», бесследно исчезнувшей после кончины мамы. Я больше не чувствовала ни спазмов в животе, ни жара, ни болезненного изнеможения. Я была здорова!
