Отыскала всё-таки градусник. Тридцать девять и девять. Позвонила Огава-сенсею.
– Срочно вызывай «скорую»! – жёстким тоном хирурга велел мне он.
– Да не тревожьтесь так! Сейчас вызову!
* * *
«Скорую» я не вызвала. При такой температуре, как у меня, да ещё и кишечном вирусе, сразу ведь госпитализируют! А мне дана установка: никаких личных обстоятельств. Пусть лучше сгорю в жару! За что мне цепляться в жизни? Если не проснусь утром, то и личные обстоятельства к чёрту сгорят!
Потом долго смотрела на фотографию родителей, отключила мобильный, обняла Думку и провалилась в ночные кошмары.
Глава 7
Мамин градусник показывал тридцать девять. У меня подгибались ноги от слабости. Но пора было к судну «Faith». Погуглила на странице «yahoo.jp»
[73] в рубрике «светская хроника». В жёлтой прессе не было ни моего имени, ни снимков с Нагао-сан. И сплетен никаких. По-спартански презрев личные обстоятельства, проехала в метро одну остановку и прямо у турникетов снова «случайно» столкнулась с Нагао-сан и его телохранителем. Нынче они шли не по верху, а по подземной торговой галерее метро. Кейширо-сан неловко прятал за спину глянцевый пакет, но всё равно я заметила в нём лотки с клубникой.
– Надеюсь, сегодня не будет фоторепортёров, хозяин? – бойко и жизнерадостно протараторила я.
– А что они тебе? У каждого своя профессия… Как самочувствие-то?
– Температура тридцать девять и куча всяких симптомов. Но не бойтесь, это не грипп! У меня от него прививка!
– И я себе сделал. Значит, и у меня не грипп, не бойся!
– Что, и у вас температура?
– Угу… Под капельницу ещё не положили? – участливо поинтересовался сёгун японской эстрады.
– А что, под капельницу кладут? Прямо в театре?! – вскричала я.
– Ну зашумела! – упрекнул меня Кейширо-сан.
Поклонницы протягивали своему идолу программки для автографов. Фоторепортёров и папарацци не было. Не по-западному работают ребята! Второй ведь раз звезда шоу-бизнеса ранним утром подходит к театру с той же блондинкой. Пора бы и слежку устроить. Звёздные шуры-муры – дело прибыльное…
За дверью служебного входа, возле вахтерной, сам Накамура-сан встречал актёрский состав. И бровью не поведя, но зато довольно пытливо, он глянул на меня, на Нагао-сан, и опять на меня.
– Госпожа Аш, доброе утро! Как самочувствие? Сегодня у нас особый день! На утреннем спектакле в зале будет съёмочная группа. Наша корпорация готовит DVD «Камелии на снегу»!
– Благодарю, буду стараться, господин Накамура!
Я нарочито медленно меняла обувь, чтобы попасть в лифт с хозяином. Клубника в глянцевом пакете, трогательно заготовленная им для меня, задела, честно говоря, за живое – то малое, еле дышащее, которое ещё оставалось в душе. Из развороченных глубин рассудка просочился живой родник, подобие эйфории, как мимолётный праздник при виде цветов от Огава-сенсея. Не килограммы фруктов, присланные то ли от чистого сердца, то ли от самовлюблённого дурачества, а вот эта сладкая ягода, осмысленная хозяином перед сном или выношенная после нескольких пустых слов в кулуаре, заставляла поверить в честность янтарных глаз. Я не на шутку размякла.
Пульсирующий душевный канал господина Нагао, как антенна, мгновенно уловил перемену. У лифта, отбросив фарс, он пытал мои глаза: ну сдавайся же! И не мозг пропитанной фальшью английской леди, а тот, от рождения мой, посылал ультразвуковые импульсы: сдаюсь!
– У вас и вправду жар, Нагао-сан?
– И вправду…
Я уже не противилась гипнотическому зову янтарных глаз. Моя ладонь инстинктивно тянулась к плечу маэстро, игнорируя недосягаемость шоу-звёзд. Кейширо-сан, не зная, чего ожидать от распустившей руки поклонницы, машинально дёрнулся на защиту хозяина. Но тот показал жестом «Не лезь!». Губы мои неосознанно произнесли: «Бедняжка!», а ладонь, утешая, гладила кесаря, как равного. Нагао-сан сделал то же самое: погладил мою руку, от плеча к запястью и повторил: «Бедняжка…»
– Can I help you?
[74] – на английском нарушила я гармонию во вселенной и многовековую незыблемость греческого алфавита.
– Help me, please!
[75] – умолял альфа-предводитель немощную омегу.
* * *
Наверху, едва я поздоровалась с девушками, Аска спросила:
– Ты уже знаешь, что сегодня в зале будет съёмочная группа?
– Да, только что Накамура-сан сообщил.
– И вся верхушка театральной корпорации придёт на утренний! – горделиво добавила Каори.
По такому случаю девушки упоённо наводили красоту, и отражение их лиц в зеркалах говорило о том, что они себе очень нравятся. Мива сидела впритык к Каори, подальше от меня, и рисовала себе на щеке такую же мушку, как и у меня.
– Температуру измеряла? – закончив операцию, начала экзекуцию она.
– С утра было тридцать девять.
– Измерь, пожалуйста, ещё раз! Градусник приобрела?
– Нашла в чемодане.
Соблюдая концепцию мирного сосуществования, пришлось не перечить и засовывать градусник подмышку. Через несколько минут он показывал тридцать девять и пять. Мива занервничала:
– Неужели нет никаких других симптомов?
Головная боль от допросов Мивы усиливалась, и в виске стреляло! Не буду-ка я заглядывать в зубы дантисту и раскрою правду:
– Си-и-ильное кишечное расстройство! Наверное, это последствия стресса.
Рена тут же отозвалась, сделав большие глаза:
– Какого стресса?
– Через две недели после начала репетиций у меня скончалась мама, – я судорожно сглотнула.
Наступила гробовая тишина. Ни слов соболезнования, ни сочувственных взглядов. Артисткам было всё равно… Рена и Каори, наверное, молчали из-за растерянности, а остальным было не до сочувствия. Сочувствие нерентабельно, оно – помеха в битве за место под софитами и размягчает агрессивный настрой перед штурмом шоу-бизнеса.
Мива куда-то вышла и я облегчённо вздохнула. Сегодня при такой небывалой слабости мне просто не дойти до сцены. А если и дойду, то упаду без сознания – спазмы сосудов при температуре под сорок не редкость. Подведу съёмочную группу, весь коллектив и господина Накамура. Но как бы там ни было, я оберегала от соседок по гримёрной тот животрепещущий родничок, что пробился утром сквозь моё окаменелое естество.
Агнесса захихикала:
– Ну что, Татьяна, сегодня опять устроишь сиськопляску?
