* * *
Прошло больше часа. Занятие танго закончилось. Разгорячённые Рена и Каори выходили из студии.
– Где ты была? Аракава-сенсей спрашивал о тебе! У нас ничего не получалось без тебя!
– Извините, мне надо было срочно связаться по электронке с университетом. В следующий раз непременно буду в студии.
– Лариса, там от госпожи Фуджи вкусные ланч-боксы. Покушай! Перед вечерним спектаклем ещё час…
* * *
Татьяна припудривала только что наложенный небывало броский грим – ни дать ни взять боевую раскраску индейцев. Её отражение в зеркале без слов уведомило меня в её крайней неприязни, граничащей с ненавистью. Я взяла палочки для еды, но от Татьяны исходило столько вредоносной энергии, что рис валился у меня обратно в бокс, а также в горловину тенниски. Взгляд подруги восторжествовал при виде моей измазанной одежды – нет, не зря она обвиняла эту липовую «француженку» в свинстве!
Перед началом вечернего спектакля раскрашенная для штурма Татьяна вновь встала в выжидательную стойку на пути у Нагао-сан. Охота на него пошла нешуточная! Более тактичная Агнесса пыталась заарканить кумира ангельской непорочностью, а Татьяна Рохлецова обкладывала его флажками, загоняя в ловушку как тупоголового примата.
Зрелый японский мужчина, воспитанный на древних традициях самураев и культивирующий устои альфа-самца доминанта, не позволит женщине устроить дикую охоту на него, а от сексапильного захвата бросается наутёк. Видимо, госпожа Рохлецова была в полном неведении от неписаных законов сильного пола этой страны и старалась взять Восток нахрапом, по-западному.
Хитроумный кумир, с въевшимся в него до мозга костей самурайским духом прежних ролей, конечно же, не накричал на неё так, как рявкнул на Агнессу, дабы не уронить перед чужестранкой достоинства. Проходя мимо Татьяны, он что-то обдумывал. А мне невыносимо было наблюдать за масштабной операцией военачальницы с лисьим воротником и я спряталась за лифтом, в узком кулуаре с подсобками. Заодно и обнаружила тайник: замшевый табурет с прилагающимся к нему Кейширо-сан. Тот не церемонясь, по-армейски «в лоб» спросил:
– Что? Прячешься?
– Ну что вы, господин Кейширо! Забрела сюда случайно… Чулок подтянуть…
– Носи колготки!
Слушаюсь, господин главнокомандующий!
Вернувшись в гримёрную, я сидела там до тех пор, пока не зашла хохочущая Агнесса, а за ней и Татьяна, со словами: «Сиськопляска». Я сразу же ушла в студию. Грядущие долгие недели до окончания театрального сезона оборачивались очередной пыткой.
* * *
Перед сценой бала Агнесса спустилась вместе с нами в лифте. Но не выдержала и присоединилась у двери на лестницу к Аске, караулящей Нагао-сан. Кумир появился из укрытия чуть раньше своего выхода и сразу же оказался в нежном окружении прижавшей кулачки к сердцу Агнессы и распахнувшей двойной ряд накладных ресниц Аска. В охоте на идола – пополнение! Тактика у Аски была иная. Ненавязчиво, по праву членства в агентстве «Sunrise» преподносить себя кумиру, как героиню японских аниме. Принцессу Мононоке
[71], например, – женщину с дикой красотой, вскормленную волчицей, презирающую, за исключением кумира, всех людей и, кстати, с удовольствием показывающую свои трусики.
Марк, перед выходом на сцену, опять гладил мою руку, что вызывало неудовольствие выслеживающего нас господина Кейширо. Я не знала ещё, до какой степени может довести Татьяну соперничество, и побаивалась, что за неимением алого шёлкового отреза Кровавой Мэри, она «случайно» наступит на длинный шлейф моего платья. И я упаду на сцене.
Хозяин Мураниши долгим томным взглядом, ни дать, ни взять влюблённым, созерцал английскую леди. Зрителю, конечно, было невдомёк. Зато Фуджи-сан усекла. И Татьяна, рукоплескавшая сладкой парочке под возгласы «Congratulations!» впилась в ласковые янтарные глаза. Хозяин прекрасно знал, что за ним наблюдают, но со странным попустительством не придавал этому значения. Правда, в декольте к леди всё-таки не полез.
Приближалась фурия Мичико. Я побежала к ней, чувствуя, что шлейф свободно скользит за мной. На него не наступили… Наверное, госпожа Рохлецова не успела ещё разработать план мести.
Оцука-сан элегантно отвернулась от меня на первом же слове. Снова я была один на один со зрителем… Разыгрывать ностальгию не стала. Сыграла ехидную светскую львицу, без зазрения совести льстящую госпоже Мичико.
– О небеса! Какая досадная ошибка! (Пауза. Растираю себе виски.) Как можно прислугу… чумазую крестьянку… принять за знатную леди! (Пауза. Протягиваю руки к зрителям.) Не правда ли, госпожа Мичико, она – само совершенство? (Пауза. Обвожу зал рукой.) В Нагасаки столько очаровательных леди! О, шарман, шарман! Но леди Мичико – самая прекрасная из всех! (Оборачиваюсь к Марку.) Ты согласен, любимый?
Из середины партера, поняв мою неприкрытую французскую лесть, мужской голос засмеялся с сарказмом. Всякий раз из зала кто-то, да реагирует! Полегче, мэм, полегче со своим французским…
* * *
Был восьмой час вечера. Я схватила пальто и в гриме убежала из театра. Вечер выдался безветренным и очень тёплым, но меня знобило так, что зуб на зуб не попадал. Обычно меня знобило таким образом при температуре выше тридцати восьми. Всё тело ломило. Нужно поискать ртутный градусник, мамин, она доверяла только ртутным. Должно быть, он засунут вместе с таблетками от кашля и высокой температуры.
Дома первым делом отмылась от макияжа и проверила электронную почту. Сестра Юлия уже разработала для меня концепцию мирного сосуществования в гримёрной: 1) не прячься по углам от «шлифовщиц»; 2) уходи от конфликтов путём затыкания ушей наушниками-вкладышами – слушай музыку или просто притворяйся, что слушаешь; 3) даже если притворяешься, кабель от наушников должен хорошо просматриваться и обязательно втыкай его в сиди-плеер – тогда никто не посмеет к тебе обратиться; 4) если к тебе обращаются Аска или Рохлецова, покажи им жестом, что ничего не слышишь – сразу отстанут; 5) во избежание стресса от подвохов и милых каверз никому не доверяй, они там у вас, смотрю, все – господа без башни!
Моя умница! Уши, заткнутые «вкладышами» действительно эффективный метод уединения в набитом шлифовщицами цеху, а также спасение от осточертевшего сюсюканья мальвин и дюймовочек… И сиди-плеер у меня был, и куча любимых компакт-дисков, но… было одно «но»… Вот уже почти месяц как я не выносила музыки. Тем более что все имеющиеся у меня компакт-диски были любимыми и мной, и мамой – мы их слушали и любили вместе. И чуть только где-то звучали наши песни, у меня мутнел рассудок, дрожали ноги и руки, гудело в ушах от пульсирующей крови, учащалось дыхание, и слёзы душили, как шнур от наушников.
Сидя в ванной, я проанализировала CD-отдушину: слушать я могла только три песни. «Город золотой» Гребенщикова, «L’Aveu»
[72] франко-канадского певца Гару, и ещё песню Брайана Адамса «Please, forgive me». Негусто для многочасового нахождения в театре. Но концепция Юлии гениальна.
