– Вы говорите по-французски?
– Да нет… Просто у меня была подружка-француженка…
Я встала в позу «руки в боки», изображая ревность. Кунинава-сан принял всё за чистую монету и стал оправдываться.
– Не стоит, не стоит! Ведь это было о-о-очень давно! А так японцы почти все знают французское выражение «са ба»… Оно похоже на название японской рыбы «саба», ну сардины.
И рассмеялся.
– Ага! Значит, сегодня самочувствие у вас размером с сардину? – пошутила я, поскольку в данный момент следовало играть комедию.
– Ха-ха! Угу! Размером с сардину! Хотя нет! На генеральной репетиции самочувствие должно быть не с сардину, а с огромного кита «кудзила»!
Лёд тронулся. Господин Кунинава смотрел на меня, как на соратницу и землячку. А мимо нас, как бы невзначай, шнырял Кейширо-сан. И, кажется, навострил уши, слушая нашу болтовню.
– Ну, удачи! С богом! – благословила я звезду криминальных телесериалов, играя роль верной соратницы и подруги, провожающей парня в бой.
* * *
Вернувшись в гримёрную, я устало рухнула на подушки и с полчаса фиксировала взглядом гребешок Думки. До тех пор пока не послышались возбуждённые голоса наших девушек. Схватив мобильный, я склонилась над ним, разыгрывая деловую озабоченность, как будто перекидывалась кардинально важными СМС-сообщениями с абонентом. Раскрасневшаяся Татьяна роптала:
– …и тискает меня! И зажимает! А потом приподнял и закружил по сцене… Чуть бюст мне не размазал по своей рубахе! Вот нахал!
– Партнёр у тебя больно страстный, Татьяна! – подмигивала Аска.
Наступила тишина. Все наводили марафет на сцену приёма у хозяина Мураниши. Лишь в репродукторе, встроенном над зеркалами, слышались голоса актёров, смена сцен и пение сладкой парочки.
Агнесса с умилённым лицом внимала вибрирующему баритону господина Нагао. Аска наклеивала второй ряд ресниц. Мива попросила меня застегнуть молнию на её голубом платье Мальвины.
Я, как и все, долго гримировалась. Чего-то не хватало в образе англичанки… Вроде в то время были в моде мушки. Я вспомнила очаровательную родинку на щеке Мэрилин Монро и нарисовала себе такую же. Это была точка над «и», изюминка, как выразился режиссёр. Рена и Каори молниеносно отреагировали на новинку:
– Как здорово! И я хочу!
Опять я выделялась из общей массы и, по всей видимости, нуждалась в шлифовке, потому как Аска посмотрела глазами рыси, Татьяна с холодком, подчёркнуто равнодушно бросила взгляд на моё отражение в зеркале, а Мива и Агнесса косились, но делали вид, что им не до мушек.
* * *
К концу второго акта мы спустились, кто на лифте, кто по лестнице, в закулисное пространство. Я не сразу подметила, что на лестничной клетке, обособленно, сидит на замшевом табурете Сам. Кумира окружала его свита: справа Кейширо-сан, слева надменная немолодая дама в ярком кимоно и чуть поодаль низкий коренастый дядька в сандалиях то ли рыбака, то ли бедняка.
Аска, распахнув глаза пошире, заглянула в пролёт и елейным сопрано поздоровалась с бархатным баритоном. За ней и Агнесса, с выражением непорочности на челе, спросила о самочувствии кумира. Получив лаконичный ответ, она вернулась к нам, сохраняя вид ангелочка с рождественской открытки.
Из лифта показались наши с Татьяной супруги, а вслед за ними и три товарища: Аракава, Джун и Кен. Аракава был в чёрном смокинге, статный, величественный, недоступный. Плотно сложенный Кен, тоже в смокинге, был попроще и располагал к общению. Марк, как будто родившийся в белых перчатках и галстуке-бабочке, подошёл ко мне и ухмыльнулся. Элегантный Джонни, чисто барон, делал комплименты своей любимой женщине Татьяне. Та уже минут двадцать, начиная с ухода из гримёрной, была не в духе из-за своего белёсого парика, напоминающего тыкву хвостиком вверх. Поэтому от реверансов супруга-барона и его аристократических ужимок она отвернулась.
На сцене Фуджи-сан, одетая в синее европейское платье с серебристой вышивкой и, как она сама призналась, похожая в нём на тумбочку, увёртывалась от объятого ревностью жениха (Кунинавы), пришедшего в дом хозяина для разбирательств, рукоприкладства и предъявления своих прав на девушку с камелиями.
Миниатюрная дама-сценариус, наблюдающая за выходом актёров на сцену, ещё не дойдя до пролёта лестницы, уже начала с заискивающим видом кланяться стенке, за которой находился господин Нагао. Его выход. Вальс с неуклюжей служанкой. Фуджи-сан зарделась от близкого контакта с импозантным хозяином. Смутившись, пытается вырваться и убежать по роскошной лестнице, ведущей наверх, на этаж прислуги. Вот тут-то и спотыкается. Хозяин хватает её за локоть.
Прибытие гостей… Сценариус, с раболепием бегавшая вокруг господина Нагао, нам с Марком едва кивнула: «Ваш выход!» А Татьяне и Джонни прошипела: «Ждём!»
Марк вложил весь свой творческий потенциал в возглас «Congratulations!». Крепкое рукопожатие с хозяином. Мой благоверный, английский лорд, даже хлопнул по-американски хозяина по плечу, отчего господин Нагао едва заметно поморщился. Сама я, протягивая ему изогнутую лебедем кисть руки, вдруг заметила, как с предплечья у меня сползает длинная шёлковая перчатка. Да и цвет её мне не нравился. «Пойду к реквизитору менять», – промелькнуло в голове, пока янтарные горящие глаза пеленали меня негой всю до пояса. Хорошенькие статистки здорово старались, произнося наши с Марком реплики. Я в это время встала спиной к сладкой парочке, ожидая выхода госпожи Оцука.
Мне было не комфортно по двум причинам: перчатка без конца сползала, а также моя задняя часть пылала, будто за мной находилась печь канадских лесорубов «булерьян».
Ох, вот она, Мичико-сан! Подобрав подол платья-дезабилье, я бросилась к ней с извинениями и лестными репликами. Госпожа Соноэ с удовольствием общалась со мной по-французски, следя заодно за женихом и служанкой. Под шумок на рукопожатие с хозяином, а, скорей всего, с певцом и кумиром, притягательным, обладающим дьявольским шармом, пошли Татьяна с Марком, затем танцовщицы и вся массовка. Выстроилась длинная очередь!
О, как мне это было на руку! Мичико уже отвернулась от меня, воссоединившись с женихом. Итак, теперь мой монолог, обращённый к зрителю с великой японской сцены на великом и могучем, прошу прощения, французском…
У самой рампы, обозревая «небеса», я обводила рукой зрительный зал, ведая о том, как очарована городом Нагасаки, его храмами и экзотическими садами, гостеприимством добрых жителей… Сзади меня кто-то произнёс «Ви, ви, шери!»
[63] Пришлось обернуться. О-о, мой супруг, всю ночь, видимо, размышлявший как бы спекульнуть создавшейся ситуацией и извлечь из неё как можно больше дивидендов и выгоды, вальяжно приближался к рампе и встал впритык к бортику, на полшага впереди меня. Он во всём мне поддакивал «Ви-ви, шери!», наверняка долго репетировал эту реплику ночью у зеркала. Пришлось обращаться не только к зрителям, но и к расчётливому, метящему в ферзи «супругу». Ви-ви, шери…
