– Ну всё! Так и оставим! Отлично! Десять минут перерыв, затем проиграем начисто, – украдкой глянул на Фуджи-сан режиссёр.
Прима едва заметно накренила подбородок: «Вот так-то будет лучше!» Этот её лёгкий крен подбородка возмутил устои демократии, по которым я упорно здесь жила. Наперекор менеджеру Хории-сан с её шиканьем «Не возражать, не перечить, не жаловаться» я спустилась с постсцениума в зрительный зал и прямиком направилась к продюсеру. А дальше вела себя по японским меркам возмутительно, возражала, перечила и бушевала, то есть тихо пожаловалась:
– Прошу прощения за то, что потревожу вас, господин Накамура… Как видите, у меня больше нет реплик… Если б я знала, что так получится, то навряд ли согласилась покидать своих студентов… Простите ещё раз…
Это был бунт!
Накамура-сан приподнял левую бровь и виновато шепнул:
– Нет-нет, это вы простите, госпожа Аш! Нижайше прошу не волноваться!
И стал передвигаться между рядами в сторону режиссёра, стоявшего у первой кулисы с чашкой в руке.
Я поехала на четвёртый этаж. У входа в гримёрку сделала несколько глубоких вдохов и с беспечным видом прошла на свои подушки с кистями.
Таня и Агнесса обменивались номерами мобильных, Мива протирала антисептиком руки, Рена и Каори пробовали серебристые тени для век, а Аска в приподнятом настроении следила за моими движениями. А движения были следующими: поправив грим и припудрившись, я обозрела непоколебимость «ананаса» у себя на макушке, бережно взяла из-за лосьонов Думку и с достоинством, неспешно покинула комнату. В кулуаре я очень спешно, даже бегом помчалась в душевую, не накинув шлейф платья на локоть – руки были заняты. Они сжимали изо всех сил маминого петушка. Закрылась на задвижку. Села на скамью. Положила Думку на колени и уткнулась в него лицом. Просидела минут пять с тяжёлыми мыслями. Если так пойдёт, мама, то за два месяца Думка будет весь в гриме… Придётся отправлять его в стирку…
* * *
Вот хозяин Мураниши поддерживает оступившуюся служанку. Марк театрально распахивает объятия, крича «Congratulations!» Я вторю ему, заходя с правой стороны к застигнутым врасплох хозяину и Фуджи-сан. Величаво протягиваю руку. Тёплая ладонь господина Нагао усмиряет мою ауру, бушующую электромагнитными бурями. Янтарные глаза покрывают мне ласками щёки, губы. Японские статистки низко кланяются сладкой парочке, произнося без зазрения совести наши с Марком реплики… И тут, как чепе на помолвке, гремит режиссёрское: «Сто-о-оп!»
Статистки застывают в поклоне, согнутые, задом к сидящим в первых рядах продюсеру, драматургу и десятку зрителей. Хозяин не отпускает мою ладонь, вводя мне внутривенно инъекции своего пульсирующего душевного канала, действующего эффективней, чем транквилизаторы, антидепрессанты, антибиотики, анксиолитики, нейролептики, экстракт женьшеня и Коэнзим Q10.
Режиссёр просит меня встать в центр сцены и делает знак светотехникам. Лучи софитов освещают одну меня. Я стою в заколдованном световом кругу, а альфа-статусы, VIP-персоны и все остальные блестят глазами из полумрака.
Вот оно, наказание за мой бунт! Чтобы не высовывалась из позиций пешки!
Режиссёр держит паузу. А-а, это для того, верно, чтобы я хорошенько прочувствовала свою ничтожность!
Ну да, я чувствую… как огонь софитов играет с английской леди, удесятеряя блеск атласного шёлка на её струящемся платье-дезабилье, резвится с частичками мерцающей пудры на обнажённой коже, шалит в пшеничной копне волос, жонглирует гранями искусственных бриллиантов, ослепляя ласковые янтарные глаза. Хозяин Мураниши не жмурится. Он пристально, исподлобья, ошалело смотрит в заколдованный световой круг, и английская леди как будто чувствует на расстоянии мысль хозяина: «Она – моя!» Фуджи-сан непонимающе смотрит то на оказавшуюся в центре внимания англичанку, которую не знает ни один житель Кансая, то на задумавшегося режиссёра. Татьяна недоумевает. Марк и Джонни переглядываются, пожимая плечами. Аска застыла с глазами рыси.
Напрасно, господин режиссёр, вы медлите, ожидая пока я прочувствую во всей полноте свою мелкотравчатость и умру от стыда, выставленная на посмешище! Мне здесь, в центре сценического мироздания, как Полярной звезде, оч-ч-чень хорошо и комфортно! Одно то, что моя прекрасная леди ослепила кумира, повелителя миллионов дамских сердец, стоит устроенного мной бунта!
И тут режиссёр подошёл поближе ко мне.
– Знаете что, госпожа Аш… сделаем так…
Он с едва уловимой решимостью борца за справедливость, с лёгким вызовом храбреца, заметными лишь мне и сидящим в зале, огласил своё окончательное решение:
– Вы будете говорить по-французски! Французский язык придаст элегантности этой сцене… Тем более Мичико-сан, то есть госпожа Оцука говорит, кажется, по-французски?
Соноэ Оцука откликнулась:
– Oui, Monsieur, j’ai étudié au lycée français!
[53]
Нагао-сан заулыбался. Напряжение отхлынуло. А Фуджи-сан и ещё кое-кто из действующих лиц мастерски скрыли своё несогласие с режиссёром и досаду на французский язык.
– Значит так, – опять обратился ко мне режиссёр. – Вы жмёте руку господину Мураниши, на сцену выходит Мичико-сан, и в этот момент вы бросаетесь к ней, просите прощения за ошибочку. Ну и перебрасываетесь с ней несколькими репликами на французском. До завтрашней генеральной репетиции отработайте реплики с госпожой Соноэ…
– А сколько реплик мне можно говорить? – не веря ещё такому шансу, спросила я.
– А сколько хотите! Пока тут шум да гам, пока гости разбираются, кто же невеста господина Мураниши… А вы говорите, говорите! Французский – это изысканно… Изюминка! Давайте-ка посмотрим, как это будет выглядеть…
Сато-сан хлопнул в ладони:
– Сцена помолвки… Да-да, с самого начала…
Я взяла под локоть Марка. Уже совсем запутавшись в своих чувствах, небрежно пожала руку хозяину. Статистки оттарабанили мои бывшие реплики. На авансцене, у самой рампы, появилась Мичико-сан. Побежав к ней, я чуть не запуталась в шлейфе своего платья. Прокричала на японском: «Госпожа Мичико! Простите! Простите нас за ошибку!» Мичико ответила мне по-французски, явно гордясь своим прононсом:
– Oh, ce n’est rien!
[54]
– Pardonnez-nous! C’est dommage, une erreur comme celle-ci!
[55] – импровизировала я.
– Cela arrive, ne vous en faites pas!
[56]
– C’est vous, la vraie fiancée? Oh, vous êtes charmante! Quelle robe exquise!
[57] – льстила я.
