– Тебе так лучше… А вон то, давешнее сексапильное неглиже – прямо жуть!
Танцовщицы, все в одинаковых пышных капроновых платьях и с бантами на головах, хлопали наклеенными ресницами. У Аски они были до того увесистыми и длинными, что она еле поднимала веки. Как дюймовочки, они принялись кружиться в танце, репетируя свою сцену.
Татьяна собрала сумку, готовясь уходить. Я тоже затолкала Думку в целлофановый пакет, отклеила ресницы и стёрла яркую помаду с губ.
Вышли мы из театра вместе. И снова наткнулись на Кейширо-сан, будто он караулил нас:
– Ну что, подружки, на сегодня всё?
Попрощавшись с «разведчиком», мы направлялись в сторону метро. Таня показала вдаль:
– И меня, и Агнессу поселили вон там, в дешёвом отеле. И что за логика у руководства? Почему мы должны оплачивать жильё в Осаке из собственного кармана?
– А мне агентство арендовало квартиру. Отсюда на метро одна остановка. Придётся заплатить десятую часть гарантий.
– Ну-у, у тебя хоть квартира! И стирать и готовить можно. А мне целый месяц в тесном номере тусоваться. Ну я пойду… Докупить надо кое-что из косметики…
* * *
Мне тоже требовалось многое купить из предметов гигиены, но на магазины у меня не было сил.
Я шла к входу в метро, качаясь на ветру и отшатываясь, как битая кляча, от прохожих. В тонких колготках у меня застыл весь низ. Мамочка! Ты ведь всегда тревожилась, что я застужусь «по-женски»? Обещаю тебе, мама, непременно куплю «вниз» тёплое нижнее бельё! Рейтузы с начёсом тут, пожалуй, и не найти… Поищу тёплые леггинсы. Завтра… мама… а сегодня я до потери сознания вымотана от притворства! Мне бы только добраться до кровати, не упав по пути…
В метро не вошла. Остановила такси и за несколько минут добралась до жилого комплекса. Квартирка у меня была игрушечная. В десятиметровой комнате стояли впритык кровать, холодильник и письменный стол. Проходя между ними с втянутым животом на крошечную кухню, я без конца ударялась об углы двуспальной кровати. Единственное окно выходило на железные лестницы и мусорные баки. Но зато светлый паркет в коридоре был начищен до блеска, в комнате было тепло, и в ванной стояла стиральная машинка. А в туалете – фешенебельный унитаз с множеством кнопок и сиденьем с подогревом.
Меня сильно тошнило. Жизненно важной стала элементарная бытовая вещь – снова начать есть. Из такси я заметила, совсем рядом с домом, круглосуточный мини-супермаркет «Seven Eleven». Побрела за ланч-боксом и соками. Заодно и вход в метро нашла – в двух шагах от дома.
Времени было пять часов. Давясь рисом и жареным лососем, я любовно поставила на стол семейную фотографию: молодые мама и папа, мы с Алексом и две бабушки. Мне на фотографии лет четырнадцать – гляжу в объектив с надутыми губами. Кажется, тогда папа отругал меня за распущенные волосы, требуя, чтобы мне заплели косу.
Наконец-то вокруг никого. И мне не надо насиловать себя, играя «прекрасную маркизу».
Заведя будильник на пять часов утра, я выпила первую из трёх таблеток снотворного. Затем обняла маминого петушка, и минут тридцать, до того момента, пока подействовало лекарство, мы с Думкой катались по кровати и выли.
Глава 2
Проснувшись, первым делом я, как обычно, стала соображать чистые у меня волосы или надо мыть. Затем силилась вспомнить расписание предстоящего дня. Вроде бы какой-то прогон спектакля… Пальто-эклипс… Размер обуви 25… Маме я вчера не звонила… Ну, значит, позвоню вечером…
И вдруг разбуженный мозг, голосом тёти Лики, жахнул: мамы больше нет! И так каждое утро… Безотрадность, бессилие что-либо изменить нарушали работу моих мозговых клеток, мешали им управлять ситуацией, принимать решения, корректируя расшатанную до предела нервную систему. Мозг заходил в тупик от своего безвластия: повернуть время вспять не под силу, избежать тяжёлой утраты невозможно, вернуть маму нельзя.
Тогда он посылал электрический импульс в опорно-двигательную систему – буйствуй, расшвыривай подушки и одеяло, бей ногами матрац. Что я и делала. Затем пила успокоительное.
* * *
Всю ночь я проспала верхом на Думке – у него даже клюв вдавился в красный гребешок на затылке. В ванной у зеркала потренировалась, не улыбаясь, поднимать уголки губ, чтобы складки горечи не выдали коллегам моей драмы. А вот сияние глаз никак не удавалось. Сознание ругало «Не притворяйся! Ты тут одна!»
Благодаря напутствиям Тамаки-сан я села в метро на правильную ветку, потому что она была одна. И в нужном направлении. Вышла на следующей станции, ища выход № 2. У театра, возле служебного входа собралась толпа поклонников. Видимо, до начала спектаклей уже караулили звёзд. На меня посмотрели удивлённо, недоумевая, зачем это чужестранка входит в японский театр.
В вахтерной сидела худенькая пожилая дама. Мне требовалось «расписаться» в своём присутствии. Для этого я повесила деревянный жетон со своим именем на панель в форме пагоды, с выгравированными на ней ветвями елей, а также японским котом Манеки-неко, который своей поднятой лапой загребает счастье, удачу и большие доходы. Затем дама показала мне обувной шкаф с ячейкой под номером 29. Мне требовалось сменить уличную обувь на «домашние тапочки», то есть тенниски.
* * *
В гримёрной все были в сборе. Ресницы наклеены. Грим наложен. Девушки одевали костюмы и парики для начальной сцены. Аска вкладывала в бюстгальтер силиконовые вкладыши. Таня сидела у зеркала в одном нижнем белье. Агнесса ела шоколадное пирожное.
У моего зеркала, на бумажной тарелочке, расписанной ягодами клубники, лежало такое же пирожное под прозрачной плёнкой. Сидящая рядом Агнесса, с шоколадной крошкой на губах, произнесла:
– Аска-сан угостила всех! Вкусные-е-е!
Аска мило улыбнулась мне:
– Кушай, пожалуйста! Только что купила! Во французской кондитерской.
Рена и Каори дружно закивали:
– Необычайно вкусные! Спасибо, Аска-сан!
Мива добавила:
– Очень любезно с вашей стороны, госпожа Аска! При вашей-то занятости вы с утра забежали в кондитерскую, чтобы угостить нас сладким!
Я простила госпоже Аске её вчерашнюю язвительность:
– Шоколад высшего качества. Дорогие, наверное?
Аска с улыбкой человека щедрого, но скромного, помотала туда-сюда головой «Ну что вы… Не стоит благодарности…»
Мне надо было поспешить с гримом. Без пятнадцати десять все должны быть на сцене. Надела реквизитные колготки, ядовито-зелёное платье, яхонтовое ожерелье, пальто-эклипс, шляпу-колокол, коричневые туфли и повесила на руку сумочку-конверт. Думку усадила на его место, за лосьонами, и покинула гримёрную последней.
* * *
На сцене красовалось английское судно «Faith», выполненное из картона, а эффект был такой, будто его только что отбуксировали в театр из Нагасакской гавани. Матросы сбегали по железному трапу. Джун переносил к третьей кулисе коробки со шляпками английской леди, то есть мои. Ему очень шла парадная форма моряка японского морского флота начала XX века.
