Вспоминая о своей первой поездке – той, на кастинг и собеседование с господином Накамура, у меня возобновлялись спазмы. Трезвея от амбиций, я догадывалась, почему в июле прорыдала всю дорогу в Осаку и обратно. Моё биополе, получалось, тоже было экстрасенсорным? Неужели тогда, чуя, на подсознательном, или чёрт знает каком уровне грядущие тяжёлые утраты, я уже оплакивала и папу, и маму?
У выхода из вокзала Син-Осака меня ждала Тамаки, ассистентка госпожи Хории, уехавшей в командировку. О жилье для меня позаботился директор агентства «NICE» Янабэ-сан. Он же отдал распоряжение своему водителю отвезти на снятую для меня квартиру весь мой багаж, переправленный из Токио транспортной компанией «Чёрный кот».
Налегке, всего лишь с пузатой сумкой, привлёкшей когда-то внимание вальсирующего Нагао-сан, мы с Тамаки прибыли в безразмерный театр Осаки – «Эмбудзё»
[45], хранящий под крышей-пагодой секреты триумфа и закулисной жизни множества звёзд, игравших здесь. У служебного входа нас ждал Накамура-сан. Он пытливо взглянул на мой вид, стараясь угадать, отошла я от шока или нет.
– Госпожа Аш, я всей душой надеюсь, что четыре дня отдыха пошли вам на пользу! Вы ведь так устали в последние дни репетиций. Нижайше прошу прощения!
Мне очень хотелось показать ему синюю упаковку транквилизаторов и бело-розовую упаковку антидепрессантов. Но японцы сами-то никогда не признаются, что пьют такие же медикаменты, хотя многие «сидят» на них. А лгать господину продюсеру – «Мне уже лучше», – у меня язык не поворачивался.
– Накамура-сан, прогон спектакля – завтра. А сегодня?
– Сегодня – организация быта: обустройство в гримёрной, выдача реквизита, ознакомление с закулисными помещениями, сценой и различными службами. Прошу сюда, пожалуйста!
Тамаки-сан откланялась, пообещав на днях навестить меня.
Мы с господином Накамура подошли к лифту, где висела схема размещения труппы по гримёрным. На нижнем этаже, в «партере», естественно, поселили звёзд первой величины, Нагао-сан и Фуджи-сан. Над ними – звёзды второй величины: господин Кунинава, Соноэ Оцука и несколько VIP-актёров. А мы все на «галёрке», под крышей. В гримёрной, расположенной на четвёртом этаже, я нашла своё имя рядом с именами Татьяны, Агнессы, Аски и ещё трёх девушек. Нас было семеро в одной комнате.
Накамура-сан вернулся в свой кабинет, а я без сил опустилась на скамью возле лифта. Мимо меня шныряли туда-сюда незнакомые люди. Господин Кунинава подошёл к схеме размещения труппы, долго изучал её и поглядывал на меня, всем видом давая понять, что хочет общаться. А подойти ко мне первым любимому герою нашумевших телесериалов мешал заносчивый альфа-статус.
Мне были безразличны его манёвры. Я снова смотрела в одну точку, думая о маме.
Наконец Кунинава-сан с недоумением на лице исчез в лифте. При всех его усилиях и немых призывах «француженка» к нему не «подъезжала».
Кто-то позвал меня. Я очнулась. Надо мной склонился Аракава:
– Лифт ждёт… Идём!
* * *
Мы поднимались вверх, напряжённо помалкивая. Глазами Аракава что-то выискивал на потолке. Между третьим и четвёртым этажами он выпалил:
– Ну как ты?
Я вздрогнула:
– А что?
– Бледная.
Неужели он всё знает? От Накамура-сан информация не просочится – это точно. А вот Татьяна, пожалуй, сказала по секрету Агнессе, та по секрету – Аске. А та по секрету танцорам. Ну ладно, японские парни скупы на слова, секретов не разглашают.
Аракава, я не ем лягушачьи лапки! Выпрямив спину, я выпалила:
– О, благодарю! Отдохнула! А ты?
– Угу, – с иронией промычал Аракава, спеша выйти первым из лифта.
На днях Татьяна сообщила мне по секрету, что у Аракавы мама умерла пять лет назад, отец загулял, и Аракава один растит братишку-школьника.
* * *
По длинному кулуару, покрытому роскошной ковровой дорожкой, Аракава уходил в мужскую гримёрную. Я же, проверяя, потеряла или нет ключи от снятой для меня квартиры, на несколько секунд задержалась у входа в нашу комнату, находящуюся возле лифта. Из неё слышалось шуршание целлофановых пакетов и голоса танцовщиц, тоненькие, коверкающие слова, будто там был детский сад. Они веселились, шутили, и места у зеркал были уже распределены.
Татьяна показала мне на две плоских подушки с шёлковыми кисточками, лежащие на циновках. Значит, я получила место между Агнессой и девушкой, которая, как хирург, протирала антисептиком щипчики для бровей. Гримёрка была довольно просторной. У противоположной стены пустовал длинный ряд вешалок. В углу находилась кабинка для переодевания.
Мою соседку справа, похожую на хирурга, звали Мива. За ней сидела Каори, сосредоточенно наклеивающая ресницы. Дальше раскладывала на столике грим, пузырьки с лосьонами и баночки с кремами Рена. И в глубине, на почётном угловом месте – Аска, примеряющая бижутерию. Сама Татьяна, сидевшая по-турецки слева от Агнессы, пыталась кому-то дозвониться по мобильному.
Все дружно поздоровались со мной, затем продолжили лепетать словно маленькие девочки, обсуждая вопросы быта в гримёрной.
Я села на подушки, так и этак вытягивая ноги на циновке и боясь смотреть на себя в зеркало. Достала коробочку с гримом, косметическую вату, лосьоны, и посадила у зеркала плюшевого петушка, которого мама прозвала Думкой, потому что его можно было подкладывать под щёку во время дневного отдыха. Тут налетели девушки, стали тискать маминого петушка, пищать: «Какой миленький!» В гримёрной возникла тёплая уютная обстановка, словно все мы были знакомы вечность и связаны узами старой дружбы и взаимовыручки. Татьяна позвала меня получить у реквизитора сценические костюмы и парики.
– Давай сначала сцену покажу! – возбуждённо предложила она.
Мы блуждали по извилистым кулуарам, прошли на цыпочках мимо гримёрных господина Нагао и Моеми Фуджи – «самих», как я их прозвала. Из гримёрки Самого высунулась голова господина Кейширо. Он спросил:
– Ну что, девушки, устроились?
– Ага, устроились, – закивали мы с Татьяной.
– Скоро премьера! Ух-х-х! – воскликнул Кейширо-сан.
* * *
Один из лифтов доставлял актёров прямиком к первой левой кулисе. Отодвинув чёрный занавес, мы вышли к яркому свету, на планшет сцены. За арьерсценой рабочие крутились вокруг подъёмно-спусковых механизмов, давая указания тем, кто работал на колосниках. Все до одного они замерли и глазели на Татьяну и меня, как на опасных пришельцев из космоса.
Основной занавес из драгоценной парчи был распахнут в зрительный зал на тысячу мест, выполненный в стиле рококо. Это была совершенная гармония бархата и позолоты. С правой стороны сооружался подиум, ведущий из глубины зрительного зала к сцене. Режиссёр Сато-сан, кажется, задумал огорошить зрителей головокружительной близостью к шоу-звёздам.
