Пока я возилась и так и сяк, нанизывая чёрный атлас на свои стандарты, костюмерше надоело меня ждать за ширмой и она занялась Татьяной, на другом конце зала. В раздевалку собралась очередь, и Аска в ней была первой. Взгляд у неё был колючим, а губы сложились в недовольную гримасу.
Вечернее платье подчёркивало изъяны моей фигуры. Хотя папа неоднократно пытался убедить меня в том, что это – мои достоинства. Вдобавок атласная ткань бессовестно воспроизводила малейшие детали моего нижнего белья. И мне предстояла страшная пытка – прошагать через весь зал, мимо стола продюсера, наблюдавшего за моим самочувствием, мимо мужской части труппы и мимо господина Кунинава, звезды криминальных телесериалов, который, как ни странно, не пользовался индивидуальной примеркой и не имел личного костюмера, бутафора, гримёра и реквизитора. Я бегло кинула взгляд в зеркало. Меня там не было! Только клубящийся пар!
О, Иисусе Христе! Да жива ли я? Почему в зеркалах нет моего отражения?! Мама, если бы я умерла, то видела бы тебя рядом, правда?
Кто-то дёрнул меня за руку. А-а, костюмерша… Оказывается, я уже пересекла репетиционный зал и находилась на другом его конце. За занавеской две помощницы ловко орудовали ножницами и иглой, распуская боковые швы моего наряда и снова намётывая их «впритык».
Вышла я из-за занавески с платьем по фигуре. Ничто не давило, не стесняло движений. Длинный шлейф тянулся за мной по полу, как упирающийся на поводке мопс. Какая-то крошка-статистка в бедняцком кимоно пощупала мой атласный шёлк и с лёгкой завистью сказала:
– Какое чудное платье! Оно такого же цвета, как ваши волосы…
– Что такое? Я не брюнетка.
Статистка, смутившись, покачала головой:
– Конечно нет! И платье у вас золотого цвета!
Я вернулась к раздевалке, кулаками растирая глаза. И тут как тут, будто из-под земли, передо мной вырос Накамура-сан:
– Госпожа Аш, может, вам пойти в отель?
– Благодарю вас, Накамура-сан. Что там дальше по расписанию?
– Примерка париков… Это сразу за дверью.
Моей обессиленной выдержке предстояла ещё одна гестаповская пытка. Хлопнувшая за мной дверь защемила шлейф, и я бы упала, если бы близко стоящая Аска не схватила меня за плечи.
– Лариса, шлейф накидывай на локоть!
Я была ей благодарна.
Помощница реквизитора, показав на одну из отрубленных голов с куделями, сказала:
– Это ваше.
И требовательно вопросила:
– Вы принесли с собой капроновую сетку под парик?
– У меня её нет.
Она потрясла чем-то перед моим носом.
– Ладно, сегодня примерим на этой. Но знайте, каждый актёр имеет свою личную. Купить можно в специализированном магазине возле станции метро Харадзюку.
Помощница с трудом замотала в сетку, то есть в саван, мои слишком длинные для парика волосы. Затем, как будто это – божество, сняла с подставки чьи-то кудри.
* * *
Париж. Тюремная башня Консьержери. Камера подготовки к казни. Для гильотины стригут волосы, освобождая шею. Я провела рукой по затылку. Шея моя была готова. Помощница водрузила мне на голову парик. Зеркало отразило ворох куделей. А лица не было! Я истерично расхохоталась. Так же истерично, подражая мне, расхохоталась и помощница.
– О-о, чудесно! – произнесла я царственно, как Мария-Антуанетта, которая даже перед казнью хранила августейшее величие.
– А теперь подберите себе бижутерию.
Я подошла к шкатулкам с фальшивыми бриллиантами и принялась копаться в них, не глядя. Ко мне обратился парень в фуражке – из техперсонала, судя по его деловому виду.
– Вы уже долго не можете сделать выбор…
– Да, долго не могу… что-то…
– А-а, наверное, потому что многое уже разобрано актрисами. Вы – последняя.
– Да, многое разобрано… Я – последняя…
– Вам к вашему платью из золотой ткани нужно бриллиантовое ожерелье и такие же серьги. У вас уши проколоты?
– Да, бриллиантовое ожерелье и такие же серьги… уши проколоты…
– А аллергии на металл нет?
– А аллергии на металл нет…
Я валилась с ног. Не было никаких сил продолжать беседу о вздорном.
– Извините, мне бы отойти… – зажав шлейф локтем, я направлялась в зал. К зеркалу.
Зеркал висело в избытке, но к ним невозможно было пробиться. Не только все члены женской части труппы крутились и вертелись, любуясь собой. Но и мужская часть, а именно: Марк и Джонни, сдували пылинки со своих роскошных фраков, поправляли пышные галстуки и надевали то так то этак шляпы лондонских денди. Татьяна, примерявшая у зеркала цепь с кулоном, обернулась:
– Тебе к зеркалу? Становись сюда, на моё место!
– Слушай, Таня, а ты меня видишь?
– Да… вижу… а как же? – не понимая логики моего вопроса, ответила она.
– И лицо моё видишь?
Татьяна прищурилась, очевидно, размышляя, не помешалась ли я.
– Ну да, вижу…
– Ну и как?
– Что «как»? Твоё лицо? Как обычно… Только глаза мутные… Ты отсутствуешь… И выражение губ… как бы сказать… извини, конечно… какое-то брезгливое… ну как будто ты жабу проглотила… – она и вправду разговаривала со мной, как с душевнобольной.
– А-а… Это из-за париков. Они похожи на отсечённые головы.
Татьяна, постигшая японскую технику самообладания, и бровью не повела.
– А ты купила себе капроновую сетку?
– Нет. Сколько она стоит?
– Восемь тысяч!
– А-а… Я выйду… на свежий воздух…
– Лариса, в сценическом платье нельзя вообще-то.
– Ну тогда в туалет. Меня сильно тошнит.
– Ты хоть ела что-нибудь? – жалобный упрёк послышался в тоне Татьяны.
– Не помню… Нет, не ела… А вчера ела… Нет, не ела и вчера, кажется…
* * *
Я вышла из зала. Когда же кончатся эти танталовы муки?! Лишь бы не упасть… Мама!
– Эй, идите-ка сюда! – парень в фуражке махнул мне. – Я сейчас…
Он скрылся в подсобке, затем появился, протягивая на ладонях коробочку. Внутри неё на тёмном бархате сыпал блёстками гарнитур: массивное ожерелье и длинные серьги с подвесками.
– Это для вас!
Казалось, что парень вот-вот попросит моей руки.
Я изобразила на лице восхищение и заставила себя счастливо улыбнуться жениху.
Неся коробочку на ладонях, я отправилась сначала в один угол, затем в другой, затем к выходу. Не зная, что делать с украшениями, подошла с ними, как с взяткой, к режиссёру, который на ходу вытирал салфеткой руки после туалета.
