– Накамура-сан, пожалуйста… не говорите… ни… ко… му… Пожалуйста!
В глазах господина Накамура блестели, как бриллианты казнённой Марии-Антуанетты, слёзы. Я молила глазами «Отпустите!», уверенная в том, что этот предупредительный, чуткий человек произнесёт: «Конечно, госпожа Аш, я вас понимаю и, поверьте, сочувствую всем сердцем. Скажите, сколько дней вам необходимо отсутствовать на репетициях?» И он печально произнёс:
– Конечно, госпожа Аш, я вас понимаю и, поверьте, сочувствую всем сердцем. Скажите, вы в состоянии присутствовать на примерке костюмов и париков?
Как у меня задёргались мускулы, я не знаю, но Накамура-сан спохватился и добавил:
– А если не в состоянии, то, пожалуйста, отдохните сегодня… весь день… Костюмы и парики я отложу вам на завтра… Приглашу костюмера и реквизитора… специально для вас… Не беспокойтесь ни о чём!
У него всё ещё сильно блестели глаза, а в их углах накопилась влага. Я встала и поклонилась:
– Простите!
Он тоже встал:
– Нет-нет, не стоит… Держитесь!
Я побежала в туалет. Там перед зеркалом наводили марафет и любовались собой танцовщицы. Выбежала на улицу, чтобы глотнуть воздуха. О-ох! Милейший Накамура-сан и в самом деле симпатизировал моей злосчастной истерзанной персоне. Я и не сомневалась, что он истолковал мои извинения следующим образом:
– Простите! Простите, что у меня ушла из жизни мама и что данный казус, не предусмотренный в программе репетиций, вносит лёгкую неразбериху в размеренный ритм подготовки крупного шоу.
«Да и что мне, паршивке, надо?!» – я хлестнула себя по щекам. – Ведь для этого японского джентльмена, сына или внука камикадзе, всеобщее великое дело – превыше великого горя такой мелкой сошки, как я. Но всё равно я его уважала, зная, что он никому ничего обо мне не скажет.
У меня оставался один выход – сбежать. Сбежать от объяснений и страшных слов. Без шанса на возврат. Спотыкаясь на ровном месте, я кинулась к скверу.
Из международного аэропорта Нарита так просто, «по телеграмме», не улетишь. Там нет касс продажи авиабилетов. Их нужно бронировать только в турагентстве или онлайн.
Я лихорадочно просматривала наличие мест и цены на билеты на сайтах, ища вылет к вечеру. И тут вспомнила – паспорт! У меня кроме карточки иностранца никаких документов! Съездив за паспортом в Тохоку, смогу вылететь только завтра после двенадцати. Недорогих билетов на прямые рейсы нет… Бизнес-класс… Стоит две трети гарантий… У меня их нет! Корейские авиалинии… Цена доступна… С ночёвкой в Сеуле… Длительность перелёта тридцать часов! А после мне добираться ещё сутки в N! Арабские авиалинии… Пересадка в Дубае… двадцать три часа в пути!
Меня снова стошнило.
Послезавтра утром церемония погребения… моей мамы.
Позвонила брату. Он ответил из машины, мчась в родной город. При скорости 130 км/ч и без остановок он рассчитывал доехать ранним утром.
– Алекс, долго объяснять… ты сразу не поймёшь… Ты же не камикадзе! Прибуду через два дня вечером. Устрой так, чтобы церемонию отложили на один день.
– Тебя отпустили?!
– Тут даже перед собственной кончиной отпрашиваться не принято! Я просто сбегу! Исчезну!
Мой здравомыслящий, с железной выдержкой, брат произнёс сквозь шум мотора:
– Сбежишь? И что о тебе подумают японцы?
В трубке послышался резкий звук клаксона, Алекс закричал кому-то: «Ну куда ты прёшь!» и нажал на сброс.
– Алекс!
Меня знобило. И зубы стучали. Что с Алексом?!
Дама с собакой мопсом прошла по скверу. Дама была в чёрном. И мопс – чёрный. Зазвонил мобильный. Голос брата звучал безапелляционно:
– Церемонию откладывать не будем. Я всё сделаю сам… Ну не плачь! Не плачь! Мама тебя простит! Ты же говорила ей… если что – сразу приехать не сможешь… Не плачь! Я всё сделаю сам!
Обхватив голову, я съёжилась в комок от безысходности и холода. Что обо мне подумают японцы?! Ну, убедятся в очередной раз, что чужестранцам не следует доверять… Удостоверятся в правильности того, что не допускают чужих на сцену и телеэкраны. А французы так и вовсе недобросовестные! Безответственная нация! Разгильдяи, пофигисты! Лягушатники!
Сердце настойчиво било в грудь: к чёрту! Беги! А помутнённый рассудок удерживал: ты хоть разбейся, врезавшись в британское судно «Faith», но останься! Перестала хлюпать носом и выпрямила спину. Я лягушек не ем!
Дама с мопсом на поводке несла в кульке кучку собачьих экскрементов, заботясь о чистоте жилого района. Мопс дёргался, пытаясь сорваться с поводка. Дама уговаривала малыша:
– Покакали, и домой!
Я стояла на перекрёстке дорог. Налево – репетиционный зал, с выставкой мятежных голов. Направо – вход в метро и клеймо: нация, безответственная.
Мама! Я знаю, что ты здесь! Ты никогда не выносила моих слёз. И не могла уйти по делам, пока я не успокоюсь. Дай мне руку! Вот так… Идём!
* * *
В репетиционном зале царил ажиотаж. Возбуждённые актёры и актрисы в сценических нарядах носились из раздевалки к костюмерам, в отгороженные занавесками кабинки. Главные действующие лица отсутствовали. У них наверняка были индивидуальные примерки и персональные костюмеры.
Накамура-сан, увидев меня, с болезненной улыбкой поспешил навстречу и подвёл к пластмассовой корзине с приклеенной этикеткой «Аш Л.» Я подняла корзину. Она была совсем лёгкая, но всё же вывалилась у меня из рук. На пол полетели платья, шляпка и две пары туфель. Помощница костюмера немедленно подбежала и принялась усердно отряхивать два чёрных платья и фетровую шляпу, хотя пол был вымыт. Накамура-сан растерянно извинился и вернулся к своему столу. Помощница со снисхождением упрекнула меня:
– Будьте повнимательней! Платья во время спектаклей не отдаются в химчистку. Поэтому два месяца они должны оставаться чистыми! Пройдите в примерочную.
У меня задёргалось веко от её снисхождения. Странный туман застилал всё, на что я смотрела.
Платье для начальной сцены налезло без труда. Я вышла из кабинки, и костюмерша, удовлетворённо осмотрев меня, что-то поправила сзади, что-то наметала спереди. Потом произнесла: «Шляпку, пожалуйста!» Я надвинула до ушей шляпу-колокол начала XX века. Костюмерша показала на зеркало:
– Поглядите. Всё ОК?
Всё было не ОК! Я не видела в зеркале своё отражение! Его не было! Лишь клубился густой туман…На лице у меня, наверное, промелькнул испуг, и костюмерша спросила удивлённо:
– Что-то не так?
– Всё ОК. Благодарю вас, – как игровой автомат, отчеканила я.
– Ну, в таком случае примерьте второе, вечернее платье – оно из атласного шёлка. И поделикатней, ага?
«Ага». С деликатным вечерним платьем у меня возникли неделикатные проблемы. Там, в агентстве «NICE», при первой встрече с менеджером Хории-сан, я вписала в анкету параметры своей фигуры, максимально приблизив их к «золотому стандарту». Как у Брижит Бардо. 92–61–92. Затем плюнула на стандарт и исправила: обхват груди 95 см, размер талии 65, обхват бёдер 96, заузив талию на 4 см, а бёдра на 3 см. Вечернее платье, облегающее «золотые стандарты», трещало по швам.
