В туалетной комнате, стоя у зеркала, я рассматривала красное пятнышко на щеке.
«В гримёрную будут поступать цветы и визитки продюсеров…»
Машинист вдруг резко затормозил поезд, и моё собственное отражение ударило меня по лицу.
Глава 14
Записная книжка с кустом цветущей сирени и мамиными блинчиками, по причине своей древности, находилась в неведомом месте, и мне пришлось перерыть весь дом, чтобы её найти. Родной голос в городе N не отвечал.
Накануне трясущимися пальцами я пролистала последние страницы книжки. Вот уже маминым почерком описано руководство по вязанию модного тогда пуловера… Вот он! Под адресом тёти Лики был номер её телефона! Я бросилась к мобильному. Сердце стучало громче, чем гудки вызова. О боже! И у тёти Лики никто не брал трубку!
Проверила электронную почту: у сестры до сих пор не было доступа к интернету. И Алекс, брат, молчал…
До двух часов ночи я звонила то маме, то тёте Лике. Затем в изнеможении рухнула на кровать.
Первые лучи восходящего солнца, как ласковые руки мамы, разбудили меня. «Мама, уже пора в школу?» – спросонок я не понимала, где нахожусь. Потом прошибло – нужно срочно звонить тёте Лике! У них поздний вечер! И услышала голос маминой лучшей подруги:
– Только не волнуйся, девочка…
От этого вступления меня бросило в холодный пот.
– Что с мамой?! Я не могу до неё дозвониться четвёртый день!
– Ларочка, маме уже лучше… Она в больнице… Три дня была в реанимации… Сегодня перевезли в палату… Не волнуйся, я сидела с ней весь день.
– Скажите, что с мамой?! Почему она попала в реанимацию?! – я еле сдерживала слёзы.
– Три дня назад мама пошла в клинику сдать кровь на сахар. А там почувствовала себя плохо… ноги стали ватными… и её на «скорой помощи» увезли в больницу.
И у меня ноги стали ватными. Я уже не могла выговаривать слова. Голос артистки гадко подвёл меня. Из горла вырывался только писк:
– Тётя Лика, что… с… мамой… реанимация… три дня…
– Послушай, девочка, всё обойдётся… Сердечный приступ… Она уже попила бульончика…
– Бу… бу… бульончика? Мама го… го… го…
– Да, Ларочка, говорит. Первое, что сказала – Лика, не сообщай Ларе и Алексу.
– Ма… ма… – пищала я.
– Нянечка уже попросила принести зубную щётку, халат и тапочки.
– Зу… зубную щётку? Халат? Тапочки?
Впервые в жизни эти житейские слова прозвучали словно сладкий нектар, или же как болеутоляющая мелодия бамбуковой флейты в буддийском храме.
– Сиделка будет с мамой ночью. А завтра весь день буду с ней я. Я не оставлю твою маму!
– Тётя Лика, хорошая, спасибо! А когда мне позвонить?
– Вечерком, девочка… После десяти.
После десяти? То есть по японскому времени завтра утром?
* * *
«Зубная щётка… халат… тапочки…» – долго вертелось у меня в голове. Зубная щётка… Мамина зубная щётка…
Любые слова, произносимые с высот главенствующей японской сцены, показались мне ничтожными по сравнению с этим славным, победоносным словосочетанием «мамина зубная щётка». Это была глория. Но не актёрская, а витальная, жизнеутверждающая. Торжество домашнего духа над больничным антисептиком.
* * *
Весь день я не находила себе места. На звонки не отвечала – на дисплее мобильного то и дело светились японские номера.
Анабель, зная, что я в городе, оставила на автоответчике кучу сообщений. У неё были какие-то глобальные изменения в личной жизни, и ей срочно нужна была советчица. Но выслушивать рассказы о романтической любви у меня, находящейся в стрессовом состоянии, не было сил.
Днём дозвонилась до Алекса, передала теми же словами, что и тётя Лика, о несчастье с мамой. А мой брат задавал те же вопросы, что и я утром. Правда, не пищал. Но заикался.
Глава 15
Рано утром я побежала к домашнему телефону, который прозвонил дважды и замолк. Или приснилось? Или послышалось?
Я бродила вокруг телефонного аппарата, боясь набрать номер тёти Лики и услышать о непоправимом. Вышла на балкон. Солнечно… Внизу куст камелии, ещё не расцвёл. Стоит, как страж Букингемского дворца, в высокой меховой каске. Меня, внучатую племянницу королевы Виктории, видимо, сторожит… Пока что не холодно. Слабый ветер занёс на балкон розово-жёлтый засыхающий лист клёна и, как штамп на конверте, припечатал его мне на грудь. Пора было звонить.
Тётя Лика взяла трубку на первом же звонке вызова.
– Послушай, девочка, я только что сообщила Алексу…
У меня сердце упало в бездну.
– Крепись, Ларочка…
Ноги больше не держали меня.
– Мамы больше нет.
– Как нет?! – я не понимала её слов.
– Ты прости, что об этом говорю тебе я, – виновато оправдывалась мамина подруга.
– Почему мамы нет?! Мамы не может не быть! – еле сдерживала я крик.
– Сегодня, в два часа ночи… Сиделка сказала… Мама простонала: «В груди больно…» Ей сделали обезболивающее. Потом она успокоилась, выдохнула… и всё.
Пол закачался подо мной. И земля уплыла из-под ног.
Глава 16
Весь день я каталась по кровати и выла. Брат Алекс позвонил, чтобы сказать, что на вскрытие разрешения не даст, и уже выезжает в город N. Душимая слезами, я только и выговорила:
– Я… завтра…
И ещё на один звонок я смогла ответить. Анабель совсем поникла, ведь накануне я ей не перезвонила. То, что она услышала в трубку, было похоже на хлюпанье… какие-то нечленораздельные звуки, с трудом соединённые в два слога «ма… ман».
– Что случилось?! – встревожилась Анабель.
Я нажала на кнопку сброса, и, едва контролируя пальцы, написала ей СМС-сообщение. Затем поставила мобильный на автоответчик.
* * *
Катаясь по кровати, я ещё не понимая всей тяжести свалившегося на меня горя, от которого нет обезболивающего. Я была уверена в том, что душа моей родной в тот момент витала надо мной. Ей ведь разрешили оттуда, сверху, отвлечься от отчётов, рапортов и совещаний, чтобы повидаться со мной?
Посмотри, мама, что сталось с твоей дочкой! Ты не упала на лестничной клетке! Ты сделала по-другому! Нет! Ты не виновата! Это Он, тот, кто Альфа и Омега, подслушал наш разговор и ту фразу: «Будь предельно осторожна в эти три месяца, потому что если что случится с ногой или… ну… то сразу приехать я не смогу». И забрал тебя у меня!
Как раненая волчица, я выла, глуша подушкой животный крик. Мой мозг, на грани помешательства, заставлял вглядываться в белое полотнище стен, чтобы различить там мечущуюся тень, очертания маминой души. Но я ничего не видела. Только явственно, очень явственно в голове прозвучал родной голос…”Успокойся, доченька! Всё хорошо!” Так мама всегда успокаивала меня, когда у меня случались истерики.
