– Буду ждать!
Нагао-сан уловил мой фамильярный жест. Это был последний удар. Противник в нокауте. До конца репетиции, кроме Аракавы и Агнессы, больше никто не тревожил меня взглядами.
Я уткнулась в иероглифы, думая о записной книжке с рецептами селёдки под шубой, медового торта и маминых блинчиков. Куст сирени цвёл на её обложке. На последних страницах был записан адрес тёти Лики – я как-то высылала ей гель от ревматических болей. Ну должен же там быть и номер её телефона? Кто же записывает адрес без домашнего телефона? И почему на меня с неприязнью поглядывает Агнесса? Из-за Аракавы? Кажется, это было начало интриг, соперничества и борьбы за партнёров. Но мне не нужен Аракава! Мне нужен номер телефона тёти Лики! Самое главное – знать, что с мамой всё благополучно. И тогда я потрачу все до одной гарантии на её здоровье и комфортную жизнь.
В перерыв я вышла на улицу. Просто бродила по спальному району, ничем не напоминающему высотный Токио, щекочущий небо параболическими антеннами небоскрёбов.
С мамой всё хорошо… А то бы мне сообщили. На лестничном пролёте она не упала… Никакой беды не случилось…
* * *
Сцена бала. Хозяин Мураниши, владелец заводов, газет, пароходов, поддерживает за руку оступившуюся служанку. И тут мы, чудики, со своими «Congratulations!».
– Позвольте выразить нашу сердечную благодарность за приглашение на праздник вашей помолвки! – это Марк подступил к Нагао-сан с громогласными восклицаниями.
Ну, теперь моя очередь… С лукавой улыбкой протягиваю руку… А хозяин её не берёт! Не балуйте, Мураниши-сан, я ведь английская леди, внучатая племянница королевы Виктории! Ну же! – держу руку… Нагао-сан глянул на режиссёра и сухо потрогал мои пальцы, с безразличием скользнув оком по лицу лукавой леди. Татьяна Рохлецова внимательно наблюдала за безучастными жестами и кислым лицом кумира. Складка между бровями у неё разгладилась. Таня была удовлетворена. Её европейская логика ничего ей не подсказывала. Видимо, потому что во время нашей беседы с парнями о танго, она, схватив мобильный, вышла из зала.
А моя шаблонная логика европейки выстраивала психологические схемы. Рефлексы ревнивого мужчины достаточно предсказуемы. Принадлежащую ему женщину он или отлупит, или накричит на неё, ну или задушит. А если он ещё не овладел своей избранницей, то, ревнуя, прикинется равнодушным, накажет её ледяным взглядом, застращает будто бы остывающим интересом. Но логические умозаключения, нажитые на родине в детстве и юности, заводили меня порой в тупик здесь, в неподчиняющейся стереотипам европейского мышления стране.
В перерыве ко мне подошла Татьяна и дружески предложила пообедать в сквере. Жуя бутерброды, я слушала ужастики про шоу-бизнес.
– Совсем недавно прошёл, с большим успехом, надо сказать, спектакль «Кровавая Мэри»… Нас, иностранок, было двое, я и Марина Кулехина из Питера. Кошмар! Если б знала, то ни за что не согласилась бы на роль!
– А что так? – осторожно, боясь за своё закулисное будущее, спросила я.
– Да ты знаешь, сначала вроде бы всё шло нормально. Даже в кафе ходили… У нас был общий выход… очень эффектная, многообещающая сцена! Мы с Мариной – ангелы, в белоснежном, до пола, полупрозрачном батисте… танцуем бешеный танец. Одни на сцене, представляешь? Ни главных, ни массовки! И вот, в середине пляски мы должны вытаскивать из сундуков отрезы шёлка, кроваво-красные. Подаётся воздух и отрезы шёлка, как языки пламени, взлетают вверх, к колосникам… А мы пляшем, пляшем… Зрительный зал ахал и охал!
– Ох! – вставила свой комментарий и я.
– Так вот, слушай! Однажды на спектакле присутствовали какие-то важные персоны с телевидения. И знаешь, что она вытворила, эта Марина?
– Что? – испуганно выдохнула я.
– Перед сменой декораций, то есть перед самым нашим выходом, она что-то долго тёрлась за кулисами. Выходим на сцену. Начинаются пляски. Я открываю свой сундучок… И что ты думаешь? Там нет моего шёлкового отреза! Нет, и всё! Меня прямо парализовало! Марина вовсю размахивает своим шёлком, тот взлетает к софитам, глаза зрителей и телевизионщиков только на Марине, а я, как идиотка, стою и хлопаю зенками… это ведь режет моё выступление! Ну и пришлось мне махать пустыми руками, как курице крыльями!
У меня сыр вывалился из бутерброда в траву.
– А что режиссёр?
– А что режиссёр… Вызвал нас, поспрашивал, что да как. И всё. Потом только сказал, что отрез нашли скомканным в углу третьей кулисы.
– А ты уверена, что это Марина?
– А кому же ещё?
Да уж! Здесь, в театрах, как и на других рабочих местах, это – целое ЧП. Японские актёры и техперсонал до такого не додумаются! Не посмеют сорвать спектакль по причине профессионального долга, высоких гарантий, а также боясь репрессий режиссёра.
Случай в «Кровавой Мэри» напомнил мне «Театр» Сомерсета Моэма. Там лучшая актриса Англии Джулия Лэмберт, в глубине сцены поигрывая большим платком из пунцового шифона, гениально уничтожила карьеру смазливой начинающей актрисы Эвис Крайтон, отнявшей у Джулии молодого любовника. Не отняла ли Татьяна кого из знаменитостей у Марины Кулехиной?
До конца репетиции никто больше не досаждал мне взглядами. Лишь Аракава изредка посматривал. Режиссёр напоследок сделал объявление:
– Два последующих дня – отработка музыкального сопровождения. На этот раз – песен. Нагао-сан и Фуджи-сан у нас поющие персонажи! А остальных прошу отнестись со всей ответственностью. Через два дня, в пятницу, чрезвычайно важный день. Примерка костюмов и париков. Костюмеры придут только на один день, времени до премьеры совсем мало!
Господин Нагао сразу же торопливо покинул зал, даже не посмотрев. И, надо отметить, меня это задело. Видимо, перестаралась… Больше не удостоюсь чести быть ориентиром, Полярной звездой для заблудшего путника, идола миллионов японских женщин.
Не переодевшись, в курточке с чёрным кружевом я помчалась к метро, на линию с остановкой «Вокзал Токио».
Сидя в поезде, я сильно разнервничалась. А если не найду записную книжку с цветущей сиренью? А вдруг не будет ни номеров телефонов подруг мамы, ни электронных сообщений от сестры, и брат ничего нового не узнает? Но опять скоростное перемещение убаюкивало меня лёгким покачиванием, вселяя надежду. Вот доберусь и, позвонив в город N. услышу родной голос: «Успокойся, доченька, ничего со мной не случилось…»
Затем, как повелось, в полусонном сознании возродились честолюбивые чаяния, обнимающие любовно моё здравомыслие, тешащие самолюбие, как змий Еве, шепчущие байки о славе. «Ну да, у тебя на сцене всего пять минут. И три фразы. Но есть ещё твоё тело, твоя пластика, жесты, мимика, есть неотъемлемый шанс вкладывать в слова многозначительный подтекст, иной смысл… А это выявит твой творческий потенциал, актёрское достояние. Дрогнувший голос, покусывание губ, складка между бровями, сорвавшееся дыхание могут пролить зрителям свет на истерзанный внутренний мир английской леди. Она рассмеётся с беспечной весёлостью, в то время как из груди готов вырваться крик боли. Будет расхаживать под софитами с царской осанкой, хотя колченогая нищенка – глубоко внутри – корчится в дьявольских муках. Леди будет зажигать публику энергией и жизнерадостностью, а сама чувствовать, как горло ей стягивает удушливый зов петли… Смог же сделать нечто подобное талантливый мальчик из агентства «NICE»?
