Я села на электричку линии Тоёко, место у окна. В горле комом застряла печальная мелодия энка той плачущей певицы в кимоно с павлинами. Иногда из горла так-таки и вырывались её душещипательные ноты, заглушаемые стуком колёс, объявлениями следующей станции, а также моим собственным благоразумием.
Гигантские стёкла небоскрёбов, как экраны телевизоров, транслировали в своих шоу лишь его, кумира, не знающего себе равных, идола миллионов поклонников – солнце. Ослепительная рябь на поверхности реки Сумида, искажая небесное светило, создавала шедевры кубизма.
Напротив сел молодой человек и уткнулся в свой мобильный. Мне показалось, что глазок фотокамеры был направлен на меня и порой как-то подозрительно вспыхивал. Что это? Уже фотографируют? Так репетиции ведь только начались!
Я прикрыла лицо рукой. На всякий случай, как будто пряталась от солнечных лучей, бьющих мне в глаза. По всей видимости, пора было покупать кепку и чёрные очки на пол-лица.
Вспомнила как подружки, хихикая, рассказывали, что одинокие токийские мужчины запечатлевают иностранных блондинок на свои смартфоны, чтобы ночью, когда тихо и когда сам с собою, рассматривать их. Снимки были как компас – стрелка ползла вверх, к северу.
С меня, конечно, не убудет, но я не желала предоставлять подобных услуг. Пересела в безопасное место, к дремлющей паре туристов… из Германии, кажется.
На пирсе Иокогама я сделала несколько селфи на фоне жемчужины парка Ямасита – пассажирского лайнера «Королева Тихого океана» («Хикава-мару»), навечно бросившего якорь и превращённого в музей японского флота. Атмосфера праздника царила на набережной, между заливом и вытянутым по всей её длине ухоженным парком. Под причудливо изогнутыми стволами сосен, подлинниками миниатюр бонсай, прогуливались воркующие голуби. Отдыхающих было немного, но все они улыбались, смеялись вместе с детьми, наслаждаясь тёплым бризом моря, попкорном и мороженым.
По ту сторону залива, как греческий великан Атлас, подпирал небо футуристический высотный Токио.
Из парка Ямасита я прошла по улице Исикаватё в империю узких улочек, кондитерских с китайскими сладостями и ресторанов под крышами-пагодами.
Не обошлось и без инцидента. Две европейских девушки в одинаковых майках с надписью «Fuck off»
[40], с пирсингом в носу и на бровях, а также сплошь покрытые татуировками то ли драконов, то ли китайских змей-горынычей, слились в страстном поцелуе у храма Кантэйбё. Это было верхом нахальства в пуританской… напоказ… Японии. Тут даже якудзники
[41] побаивались гулять, держа за руку подружку.
Наевшись супа с лапшой в китайском бистро, я вернулась на пирс, и остаток дня провела в кафе отеля «Нью-Гранд», перебрасываясь СМС-сообщениями с Анабель. Парк Ямасита и Токийский залив, вставленные в антикварные рамки гостиничных окон, всё больше походили на полотна Жоржа де Ла Тура
[42], где неугасимый свет, балуясь, сдаётся в плен теням.
Вернувшись в Токио, я первым делом позвонила домой. Трубку никто не взял. Беспечная, живущая одним днём, я даже не имела телефонных номеров тёти Лики и тёти Регины. У меня не было никаких контактных данных маминых знакомых и соседей в городе N!
А может, просто телефон отключён из-за неуплаты? Или линия повреждена?
Глава 13
Всю ночь я пыталась дозвониться до города N. Перерыла все клочки бумаг с номерами телефонов, завалявшиеся на дне чемоданов и в карманах сумок. Записная книжка пестрела контактами с множеством людей, за исключением подруг и знакомых мамы. Я ругала себя за бесшабашность, потому что и представить не могла, что когда-нибудь буду её искать.
Забросала сестру Юлию электронными письмами. Но, видно, на том курорте, куда они уехали, доступа к интернету не было.
К утру наконец связалась с братом. Сыновья не впадают в панику так быстро, как дочери. Брат и в ус не дул, находясь в сотнях километров от родительского дома. Телефонов тёти Лики и тёти Регины у него, естественно, не было. Зато успокоил: ничего не случилось… поехала в другой город в гости… телефон отключили – такое и раньше бывало… Я взяла себя в руки и без опоздания прибыла в репетиционный зал.
Первым делом проверила на доске объявлений вызовы на репетиции. И вздохнула с облегчением. Следующие два дня были свободными! Мне срочно надо было вернуться домой в Тохоку. Где-то же должен быть номер телефона тёти Лики? Я найду его… Я найду его… Может, в записной книжке столетней давности, той, с рецептами селёдки под шубой, медового торта и маминых блинчиков на молоке? Ну почему там, в глубинке, у дам в возрасте нет ни компьютеров Apple, ни сотовых IPhone с интернетом, ни электронной почты?
* * *
Татьяна всё больше сближалась с Агнессой. Абэ-сан не занимал для меня места, но каким-то чудом стул рядом с ним был свободен. А то пришлось бы, как Аракава и Кен, обтирать джинсами пол. Мне не хотелось заниматься болтовнёй с Абэ-сан. Да он и чувствовал это, сидел молчком.
Куда бы теперь спрятаться от назойливых янтарных глаз? Ну не в себе я от тревоги! И не хочу, чтобы на меня глазели! Оставалось одно – применить болевой приём.
В первый короткий перерыв Нагао-сан остался в зале. Кен, Аракава и Джун тоже ёрзали по полу, вытаскивая из задних карманов мобильные телефоны. Я подошла к ним и села рядом, да таким образом, чтобы всенародный любимец мог видеть меня анфас. Затем, сделав томные глаза, обратилась к танцорам:
– Привет, ребята! Как дела?
У ребят на несколько мгновений пропал дар речи. Оттуда, с Олимпа, кумир прислушивался.
– Слушай, Аракава, ты же мастер по аргентинскому танго? А мне так хочется потанцевать! Я как бомж. Вы ведь знаете, да? Побудешь три дня актёром или бомжом…
Парни безмолвно закивали. Ага, знают…
– Ну вот, а есть ещё один конёк, своего рода мания – аргентинское танго. Станцуешь раза два-три, и всё… на всю жизнь! Правда, Аракава?
Мастер по аргентинскому танго заулыбался:
– Угу! Точно!
Нагао-сан, как Зевс, метал молнии.
– Слушай, Аракава, давай пойдём в танго-бар и потанцуем?
Аракава опешил:
– Ну это… ну…
Шустрый Джун выручил товарища:
– Не-е, во время репетиций не-е…
– Да не во время репетиций, а после них!
Аракава наконец пришёл в себя:
– Всё равно не-е… Ну, как-нибудь… может… пойдём…
Нагао-сан поглядывал всё реже и реже на наш танцевальный кружок. Слышимость была плохая из-за шумов в зале, но он понимал, что мы о чём-то договариваемся. На прощание я аккуратно хлопнула Аракаву по плечу:
