– Бочки и так помятые – думаю, выдержат еще несколько ударов. – Отступив назад и уперев руки в бока, она смотрела на штабель, пока тот не перестал раскачиваться. – Этот подойдет. Верхняя бочка только и ждет возможности упасть, и ставлю пистоль на то, что она откатится от остальных.
Какие бы дурные предчувствия у меня ни были, а их оказалось несколько, пришлось признать, что особого выбора нет. Поэтому я присоединилась к сестре, и мы изо всех сил налегли на штабель, раз за разом толкая его среднюю бочку, как ребенка на качелях. Каждый толчок усиливал колебания, которые передались верхней бочке, и она тоже зашаталась.
Все эти действия не сопровождались различимыми звуками, но я представляла себе скрипы и стоны, нарастающие по мере того, как наши усилия делали штабель все менее устойчивым. Верхняя бочка теперь раскачивалась сильнее, чем средняя, потому что сверху ее ничего не утяжеляло, и мне все время казалось, что она вот-вот свалится нам на голову.
Безукоризненно выбрав момент, Фура шагнула в сторону от качающегося штабеля. Бочка перевернулась и ударилась об пол ободком – получила вмятину, но не лопнула. Подпрыгнула еще раз, на половину высоты, с которой упала, и откатилась от остальных бочек и от нас.
– Следующая! – Не дожидаясь, когда остановится бывшая верхняя бочка, Фура принялась снова раскачивать бывшую среднюю.
Что ж, при данных обстоятельствах – неплохая добыча. Нет никакой надежды за оставшееся время дотащить больше трех бочек до верхнего помещения.
– Вот, – сказала Прозор, поднеся локализатор к одной из бочек в штабеле. – Та самая. Рэк ее вскрыл, приварил перегородку – получился маленький отсек – и спрятал в нем передатчик. Умная штучка. Работает от миниатюрного теплового двигателя – просто подкачивается горючее, когда надо, совсем по чуть-чуть.
– Хитроумный старина Рэк. – Чувствуя одновременно гордость и печаль, я подумала, что с Фурой должно происходить нечто похожее.
Мы подвели итоги. У нас еще три с половиной часа до момента, когда придется покинуть шарльер. Но как быть с большим катящимся шаром? Он должен вернуться через четыре минуты, и у нас нет никакой надежды добраться до дальнего дверного проема раньше.
– Можно рвануть на старте, – сказала Фура. – Покатим бочки вверх по склону, одну за другой, а про шар пока забудем.
Даже помятая бочка катилась достаточно хорошо, но по склону ее пришлось толкать втроем, и нам бы не помешал еще один помощник. Впрочем, трое – максимальное количество людей, которые могли двигаться плечом к плечу, не мешая друг другу. Поэтому, пока Фура, Прозор и я пыхтели от натуги, Страмбли по нашему поручению отправилась на вершину склона, чтобы наблюдать за большим туннелем. Мы действовали осторожно, зная, что достаточно малейшей оплошки, и бочка покатится назад.
Эта шахта была короче первой, и за четыре минуты мы почти добрались до верха. Страмбли ждала нас, держась за дверной проем, то выглядывая в туннель, то пряча голову, как нервная курица.
– Вот он, – сказала она.
Гул нарастал. Мы положили бочку на ровный пол в верхней части шахты, и я разжала руки, лишь когда поняла, что это безопасно. Шар промчался мимо, грохот пробрал нас до костей. Я поспешила заглянуть в туннель и увидела огромный объект, который катился прочь. И пожалела об этом, когда луч фонаря высветил корявый рисунок на поверхности шара, напоминающий материки на глобусе. Я увидела его мельком, но отчетливее, чем в первый раз.
Узоры были отпечатками. Тем, что осталось от предметов, на которые шар наехал и раздавил, как световой росток Страмбли. Не просто раздавил, а вобрал в себя – их останки прилипали к нему, когда он прокатывался. И эти узоры не были бесформенными, как мне показалось вначале. На шаре отпечатались тела, руки, ноги и головы – чудовищно расплющенные, но безошибочно узнаваемые, стоило лишь понять, на что ты смотришь. Не все очертания принадлежали обезьянам.
Другие разумники, совсем не похожие на нас, оказались впечатанными в этот шар.
– Проз, ты говорила, что такие шары обычно застревают намертво в туннелях, – сказала я. – Кажется, теперь я понимаю.
– Правда, детка?
– Это потому, что они все растут, да? Каждый раз, когда накатываются на того, кто не успевает добраться до нужной двери.
– Не думала, что тебя заинтересуют детали.
– Слишком много времени, слишком много мертвых разумников, – произнесла Страмбли со страхом в голосе.
Грохот стих. Шар убежал на следующий круг, целеустремленный, как слюнявые, безумноглазые борзые в гонках на Джонсери-Филд.
– Ладно. – Я отбросила мысли о раздавленных беднягах и кивнула на бочки. – Давайте переправим их к другой двери. Если сможем катить, это займет не больше времени, чем в прошлый раз.
– Нет, сначала поднимем сюда еще две бочки, вчетвером, – сказала Фура. – А потом поразмыслим над тем, как катить их всю оставшуюся дорогу.
Мы предоставили Страмбли выбор между охраной единственной бочки с горючим или возвращением, и после некоторого раздумья она решила, что лучше идти с нами. Пока Прозор следила за хронометром, мы спустились в нижний зал и покатили вторую бочку по наклонному коридору. На этот раз было труднее, мне в глаза затекали соленые капли. Судя по показаниям датчиков, в этой бочке было ровно столько же горючего, сколько и в предыдущей, но мы устали сильнее, ведь наши скафандры не предлагали никакой механической помощи.
Я споткнулась на полпути, и мои пальцы оторвались от бочки. Фура и Прозор едва успели остановить ее.
– Устала? – спросила Фура, тяжело дыша.
– Было бы чудом, если бы мы не устали, – сказала Прозор. – Не повредит передохнуть минутку.
Страмбли шла в нескольких шагах впереди нас, заглядывала поверх наших голов в ту часть коридора, что вела в зал с горючим. Ее теперь не было видно – за пределами досягаемости наших фонарей простиралась тьма.
Вдруг Страмбли издала шипящий звук, словно спящий, готовый захрапеть.
– Ффф…
И я поняла, что она пытается позвать мою сестру по имени.
Прозор извернулась, как только могла, не отпуская бочку. Посмотрела в ту часть коридора, откуда мы пришли.
– Привет, разумник, – сказала она.
Кто-то шел из темноты, шаркая по коридору позади нас. Нечто темное во мраке поначалу озадачивало, но двух-трех взглядов хватило, чтобы распознать очертания. Ботинок, колено, нагрудный рюкзак, шланги, рука в перчатке, протянутая к нам. Постепенно наши фонари освещали его все лучше, выхватывая детали снаряжения – более старого, чем наше, хотя скафандр целиком выглядел таким же несообразным и пестрым. Шлем – мы видели только его макушку, потому что незнакомец шел, опустив голову, – был весь в струпьях ржавчины, словно веками лежал под водой.
Космоплаватель приближался по коридору так, словно с одной стороны его скафандр был жестче, чем с другой, вынуждая перемещаться боком, и что-то заставляло его сгибаться, как от смеха или спазмов в животе.
