Мною завладели две сильные противоречивые эмоции: благоговение, возникающее в присутствии абсолютно чуждого существа, чей жизненный процесс полностью отличается от нашего, и мучительное чувство сопереживания, убеждение, что ни одно существо не заслуживает такой смерти.
– Ты была неосторожна, – сказал я, заметив, что Прозор оставила след в зеленой луже.
– Это не я. – Она встала и продемонстрировала чистые подошвы.
Мы находились сразу за углом от стойки портье, и мне показалось довольно странным, что никто не обратил внимания на случившееся. Я вышла из-за угла и увидела стол, все еще светящийся мерцательник, ящички для ключей и почты. Был там и круглолицый клерк – сидел, уткнувшись лицом в газету.
Я подошла к нему и приподняла голову. На газете остались пятна слюны. Глаза под полуприкрытыми веками шевельнулись.
– Отключился, как лампочка, – сказала я. – Его каким-то образом вырубили.
Холодный сквозняк поцеловал меня в затылок. Я обернулась. Вращающаяся дверь втолкнула в вестибюль немного ночной сырости. Вошла Фура.
– Кажется, мы договорились встретиться в баре.
– Договорились, – резко ответила я, не обращая внимания на ее тон. – А потом с нами приключилась маленькая неприятность в виде мертвого ползуна.
– Что?
– Мистер Каттл пришел из дворца Глиммери. По крайней мере, мы полагаем, что это он. Прокрался наверх, и там я застала его врасплох. А потом… вот. – Я кивнула на труп, который она и сама вскоре заметила бы, так как он лежал на виду.
Фура уставилась на него, и вокруг ее глаз и носа вспыхнули узоры светлячка, словно свежая боевая раскраска.
– Что ты с ним сделала?
– Адрана ни при чем, – сказала Прозор. – Разумник упал, или его столкнули. Тут был кто-то еще. Этого круглолицего типа, консьержа, тоже вырубили. Ты видела, как кто-нибудь выходил?
– Нет.
Фура присоединилась к нам возле ползуна. К этому времени двое или трое постояльцев вышли из своих номеров и показались на лестничной площадке второго этажа, но суровый взгляд Фуры убедил зевак, что это не их проблема.
Она рассматривала Каттла, как мне показалось, с той же смесью отвращения и жалости, что и я. В моей сестре ощущалась жестокость и все возрастающая отчужденность, однако она была не настолько далека от своего прежнего «я», чтобы утратить без остатка добрые чувства.
– Очень скверно, – проговорила она тихо. – Люблю выбирать врагов в подходящий момент. Я хочу узнать, что задумали ползуны, но это не значит, что я спешу с ними поссориться.
– Если он сюда пришел по приказу Глиммери, – сказала я, – кто же его убил?
– Отпечаток ноги может быть ключом к разгадке, – заметила Прозор.
– Лифт заработал, когда мистер Каттл спускался. Я решила, что он вызвал кабину, но теперь думаю, это кто-то другой ехал вверх. – Я взглянула на Прозор, потом снова на Фуру. – Есть еще одна деталь, и я не понимаю, как с нею быть. Как раз после того, как мистер Каттл упал, появился глаз.
– Глаз? – эхом отозвалась Фура.
– Он просто парил и смотрел на меня. А потом улетел. Я никогда не слышала ни о чем подобном. А ты?
– Я… тоже.
Фура или соврала, или запуталась в воспоминаниях, хоть это и было маловероятно. Мы же обе прочитали запись в личном дневнике Босы о том, что пиратка подарила Лагганвору глаз и желает получить его обратно. Я никогда не слышала про глаз, который мог бы летать сам по себе, но казалось маловероятным, что эти два глаза не связаны между собой.
Мой гнев нарастал, ладони стали скользкими от пота. «Сейчас же скажи ей все, – подумала я, – и покончи с этим». Ложь, увертки – пусть они вскроются и пусть Прозор станет нашим арбитром. Но более проницательная часть моего разума приказала гневу утихнуть, и, к моему удовлетворению, он подчинился.
Я хотела посмотреть, как ее план будет подстраиваться под случившееся.
Фура отошла к вращающейся двери. Опустилась на колени, ткнула пальцем в липкое пятно на белой плитке.
– Тот, кто наступил в лужу, давно ушел. Мы можем предположить, что это он сбросил ползуна с лестницы, если все произошло так, как вы говорите. – И добавила тверже: – Я никого не видела. Я пересекла улицу между двумя трамваями и направилась прямо сюда. Я смотрела, куда ступаю, а не следила за тем, кто входит и выходит из этого вшивого отеля.
– Верю, – сказала я. – Ты же ничего от меня не скрываешь, да?
Фура посмотрела на меня, но ответ, который она, возможно, обдумывала, ей не позволило озвучить вращение двери. Мы все оглянулись – несомненно, у каждого возникло множество гипотез насчет личности входящего. Хотя я сомневаюсь, что кто-то из нас мог вообразить, что дверь извергнет двух ползунов.
Каждый вышел из отдельного отсека, сутулясь и шаркая конечностями, пряча под капюшоном загадочную физиономию.
– Пребывайте неподвижно, – послышался голос ползуна, похожий на трение палочек друг о друга.
– Мы этого не делали, – сказала я.
– Пребывайте неподвижно. Не пытайтесь уклониться.
Что-то металлическое блеснуло, вынырнув из капюшона первого ползуна, сжатое когтем, похожим на птичий. Второй достал аналогичный предмет. Даже не узнавая форму оружия, можно понять, что видишь перед собой оружие, и поэтому я медленно, без всякой угрозы, подняла руки.
– Почему вы убили мистера Каттла?
– Мы его не убивали. – Нервная дрожь в голосе сорвала мою попытку говорить твердо. – Он зачем-то пришел сюда – вероятно, по поручению мистера Глиммери. Я пыталась с ним поговорить.
– Вы причастны к преступлению против нашего рода. Будут очень серьезные последствия.
– Она этого не делала, – сказала Прозор, вздохнув. – Посмотрите, какую грязь развел здесь тот, кто наступил на вашего друга. Он явился сюда, перекинул Каттла через перила и быстренько удрал. Можете проверить наши ботинки – увидите, что узоры на подошвах не совпадают.
– Человек за стойкой – без сознания, – прибавила я. – Может, он что-то видел перед тем, как его вырубили.
– Отойдите от мистера Каттла.
– С радостью, – чуть слышно прошептала Фура.
Мы отошли к стене с креслами и растениями в горшках. Пришельцы встали с двух сторон от своего мертвого товарища.
– Здесь был кто-то еще, – сказал второй ползун, склонившись над останками Каттла; он старался не касаться краем плаща твердых обломков и темно-зеленой жижи. – Вполне вероятно, что виновное лицо принадлежит к третьей стороне.
– Но с этих разумников не снимается подозрение.
– Да, не снимается. Однако тот, который без сознания, может оказаться важным свидетелем.
До этого момента они говорили на нашем языке, словно по какой-то непонятной причине оказывали нам любезность, но теперь перешли на стремительный обмен шуршащими и щелкающими звуками, вроде тех, что издает разгорающийся костер. Бесполезно было гадать, кто говорит, а кто слушает, – будь они обезьянами, это был бы как раз тот случай, когда собеседники грубо перебивают друг друга, – но их способность изъясняться отличалась от нашей в той же степени, в какой человеческая речь отличается от кряканья уток.
