Перед тем как покинуть каюту, я еще раз убедилась, что все вещи в порядке. Сестра в конце концов узнает, что я здесь побывала, но хочется верить, что не с помощью Паладина. Пусть это произойдет, когда я сама решу признаться.
Я закрыла дверь и задержалась в рубке управления, глядя на Стеклянную Армиллу и размышляя о том, как искусно Фура обыграла меня, превратила в свое орудие и заставила убедить остальных. Я чувствовала отвращение к себе, как будто стала в некотором смысле соучастницей.
– О Фура, – сказала я. – Как же мы дошли до такого?
Я опять услышала лязгающие шаги по корпусу. Не одна пара ботинок, а несколько, и двигались они быстро. Я вышла из рубки и вернулась на камбуз, планируя нацепить приятную мину и не выдать свое открытие даже намеком.
Появился взволнованный Тиндуф. С нахмуренным лбом и стиснутыми зубами он напоминал избалованного младенца, который вот-вот захнычет.
– Что-то не так с ионными? – спросила я, гадая, от чего здоровяк мог так встревожиться.
– Нет, Адрана, но работнички возвращаются слишком быстро, как по мне. До конца смены еще далеко, и это дурной знак.
– По трещальнику что-нибудь передавали?
Он покачал головой:
– Как и большинство штучек-дрючек на этом корабле, трещальник работает только тогда, когда ему взбрендит.
Лязгающие шаги огибали корпус в направлении главного шлюза. Мы с Тиндуфом молча кивнули друг другу, без слов понимая, что надо побыстрее добраться туда. Шлюз находился под камбузом, в сторону кормы от стыковочного отсека, зажатый между складским помещением и какими-то внутренними механизмами, связанными с управлением парусами. Попасть туда было нелегко даже без скафандра, но я хорошо изучила все уголки и закоулки корабля.
Когда мы добрались до шлюза, в ушах щелкнуло: корабль выпустил в космос немного дыхали. Это означало, что ремонтники возвращаются быстро, не утруждая себя обычными церемониями. Резервной дыхали у нас было достаточно, однако такая спешка не предвещала ничего хорошего. «Это дурной знак», – подумала я, вторя словам Тиндуфа, словно в моем черепе поселилось его эхо.
Главный шлюз был достаточно велик, чтобы вместить четырех человек одновременно, и они были там, когда дверь открылась. Я быстро оценила увиденное. С Фурой все в порядке, она уже снимает шлем. С Сурт и Прозор вроде тоже ничего не случилось. Но что-то произошло со Страмбли.
Ее принесли, и вокруг них пузырилась кровь; казалось, исходила из нижней части ее ноги. Я с трудом сглотнула – вид крови все еще смущал меня. После засады, которую устроила Фура, внутри корабля плавало чудовищное количество этого вещества, и я все видела – но спрятала в дальнем закоулке памяти, как и многие другие воспоминания, связанные с теми событиями.
– Что случилось? – адресовала я вопрос Фуре.
– Я вызывала вас по трещальнику. Где вы шлялись, черт возьми?
– Мы не слышали никаких трещальных передач, – сказала я, и Тиндуф подтвердил кивком. – Но мы же здесь, верно? Что произошло?
– Похоже, опять в нас стреляли, – донесся сквозь решетку в шлеме голос Сурт. – Сбили шпринтовый парус в шестидесяти лигах от корпуса. Мы были далеко, но снасти лопнули и отлетели назад, и Страмбли запуталась в них. К счастью, не повредили скафандр, но она порезалась кинжалом призрачников…
– Я не… порезалась, – пробормотала Страмбли.
И хотя голос был слаб, я обрадовалась: она в сознании, раз может говорить.
– Помогите донести ее до лазарета, – попросила Прозор, едва переведя дух.
Мы с Тиндуфом сменили Прозор и Сурт, дав им время снять шлемы и отчасти восстановить силы, которые они потратили, когда тащили Страмбли в шлюз. К счастью, теперь ее нести было совсем недалеко – по узкому проходу между механизмами управления парусами, в небольшой, но хорошо оборудованный лазарет, расположенный сразу под батареями гаусс-пушек и чуть впереди комнаты костей.
У Босы была своя операционная, но это всегда было второстепенным предназначением отсека. Пиратка прозвала его комнатой доброты, и здесь она свершила большинство своих кар, особенно тех, что подразумевали наркотики, режущие инструменты и другие пыточные средства. Там же она проводила «лечение», которое помогало изменить лояльность человека или разрушить его старые представления о правильном и неправильном. Кое-что из этого было связано с хирургией, кое-что зависело от электричества и препаратов, но неизменным было то, что в этом отсутствовал малейший намек на милосердие. Я провела слишком много времени в лазарете, чтобы задерживаться там без необходимости. Дни и недели, когда ее шепот блуждал в моем разуме, когда она пыталась привить мне свой образ мыслей, запихнуть искажающий осколок своей души в мою душу, чтобы он пустил там корни. Дни и недели, когда она прижимала электроды к моей коже или впрыскивала жгучие жидкости. Достаточно было оказаться рядом с этим помещением, чтобы вспомнить те долгие часы; войдя же, я оказывалась во власти жестоких запутанных мыслей, злобных садистских идей, которые казались одновременно чужими и абсолютно присущими мне. Она обошлась со мной мягко, увидев во мне естественную преемницу и поэтому сведя физические наказания к минимуму. Другим пришлось куда хуже. Желая поставить кого-нибудь в пример остальным – беднягу, который не был ей нужен живым, здоровым или в здравом уме, – Боса творила с ним нечто неописуемое. Стоны, крики или всхлипы доносились из комнаты доброты по сети переговорных трубок, проникающих в каждый уголок корабля.
Но это была еще и операционная, а поскольку ее содержимое можно было применить в благих целях, с нашей стороны было бы расточительством этого не делать. Поэтому мы заблокировали переговорные трубки, выбросили или разобрали все, что предназначалось только для пыток, и сохранили остальное, чтобы лечить травмы и болезни, какие могли с нами случиться.
– С тобой все будет в порядке, – сказала я Страмбли, когда мы уложили ее на обтянутую кожей кушетку, служившую одновременно кроватью и операционным столом.
– Я не… порезалась, – повторила Страмбли. – Не виновата. Нож повернулся. Ничего бы не случилось, если бы не парус-сечь…
– На нас действительно напали? – спросила я.
– Да! – рявкнула Фура, и светлячок вспыхнул вокруг ее глаз и на висках. – И мы бы дали сдачи, будь на то моя воля. Приходите ко мне в каюту, как только закончите тут.
– А где сейчас вещи призрачников? – спросила я.
– Все еще снаружи, – ответила Прозор, помогая Страмбли по частям снять скафандр, в то время как над раненой ногой все еще пузырилась кровь. – Заперты в рундуке, как будто мы просто поменялись сменами.
Инструменты, с помощью которых мы меняли облик «Мстительницы», хранились в приваренном к корпусу ящике.
– Ты видела, как это случилось? – спросила я, предполагая, что они работали рядом.
Но Прозор резко покачала головой:
– Меня там не было – я распутывала снасти за изгибом корпуса. Вернулась – гляжу, а Страмбли попала в беду. Паладин что-нибудь увидел на подметале ближнего действия?
