Как мы ни спешили со сборами, выйти на Царьград удалось лишь на следующий день. Шесть набойных купеческих ладей вместимостью до семидесяти человек экипажа и «пассажиров» позволили разместить четыре с половиной сотни венецианцев в сильной тесноте. А ведь отдельные предприимчивые фрязи успели разжиться кое-каким барахлишком, расставание с которым вызвало среди них нездоровую суету. Кроме того, во время ухода купеческого каравана две сотни морпехов из экипажей сгоревших дромонов посадили на торговцев, чтобы усилить защиту на случай абордажа. Соответственно часть груза пришлось оставить в Корсуни под охраной все того же Марчелло, который как баран уперся, узнав, что у меня не хватает места разместить его на ладьях. Пришлось уговаривать исполнительного служаку оставить выкупленные у греков драгоценные шелка и фарфор с парчой в городе, под гарантии сохранности кесаря Ростислава. Уговаривал долго, нудно и в конце концов был готов уже плюнуть и послать фрязей куда подальше, но все же здравый смысл взял верх над исполнительностью, а может, жадностью итальянца. Много времени было потрачено на подготовку необходимых припасов и их погрузку на суда.
А в середине следующего дня, едва мы потеряли берег из виду, начался шторм…
Гребень волны, только подкинувший либурну вверх, с размаху бросил корабль вниз. Полное ощущение свободного падения – и вырастающая перед глазами стена воды, в которую мы отвесно падаем, словно пытаемся протаранить… От страха я зажмуриваюсь – а в следующее мгновение тяжелый удар подбрасывает мое тело, и тут же его перехлестывает морской водой…
Правой рукой судорожно хватаюсь за рукоять ножа, левой за завязанную на животе веревку, примотанную к гребной скамье. С бешено колотящимся сердцем ожидаю, когда тонущий корабль потянет меня вниз, в пучину – и тогда я срежу ее… Но очередная четырехметровая волна вновь поднимает вверх все еще держащееся на плаву судно. На мгновение я разжимаю рукоять короткого клинка, хотя не слушающиеся от холода пальцы и выпускают ее с трудом. Но лучше так, чем поспешить перерезать ее, а после быть смытым за борт, как это случилось уже с четырьмя несчастными гребцами. Впрочем, возможно, их веревки просто лопнули от рывков. Никакой возможности спасти их не было.
Кормчий Глика, грек среднего роста, мощный, как взрослый медведь, изо всех сил наваливается на чудом уцелевшее рулевое весло. Какой же храбростью нужно обладать, чтобы стоять сейчас на ногах, силясь удержать курс поперек волнам! А ведь если очередной гребень перехлестнет корабль сбоку, то принятая на борт вода потянет судно на дно. Впрочем, одну либурну с экипажем, многих моряков которого я знал лично еще по войне с касогами, волна буквально перевернула на моих глазах, обрекая людей на гибель.
Единственный раз, когда я путешествовал волнующимся морем, был рейд до Епталы. Но то, что происходит сейчас, пожалуй, самое страшное, что я когда-либо переживал в своей жизни. Дикие порывы ветра, кренящие либурну так, что она едва не переворачивается, волны до четырех метров высотой, на которых корабль прыгает, будто научился летать… Нас то поднимает вверх, то с размаху бросает вниз – и каждый раз сердце уходит в пятки, а после стучит где-то в районе горла.
Сейчас я не ощущаю даже намека на азарт схватки, не имею даже толики мужества побороть свой страх. Промокший до нитки и трясущийся от страха и холода, я распластался на скамье гребцов у борта и что есть силы вжался в дерево палубы, ощущая себя крошечной, неразумной букашкой, которой свою волю явила стихия. Из головы вылетели любые мысли, душу заполонил тоскливый страх, а одеревеневшие губы непрестанно шепчут одну и ту же молитву – точнее, единственные слова, что мне удалось вспомнить:
– Господи, спаси…. Господи, помилуй… Господи, спаси…
Когда утром следующего дня небо просветлело, я заплакал от счастья. А когда сознание прояснилось и я смог осмысленным взглядом осмотреться, приподнявшись над бортом, то увидел лишь единственный силуэт одинокого корабля, угадывающийся на самом горизонте морского простора…
В итоге после определения примерного курса до Царьграда – чудом уцелевший кормчий ориентировался по солнцу – и целого дня пути собралась флотилия в количестве четырех либурн и двух ладей. Разговоры с выжившими позволили примерно определить, что на глазах очевидцев погибло два боевых корабля и три транспортника. Причем венецианцы отчетливо видели, как волна швырнула одно судно на другое. Обе ладьи будто взрывом разнесло! Что случилось еще с тремя кораблями, никто сказать не мог – может, и уцелели, только шторм хаотично раскидал их по морю, может, пошли на дно. Страшнее было другое: волны смыли с палуб судов большую часть заготовленных припасов и пресной воды, две трети весел, а паруса и оснастка уцелели лишь на ладьях и только одной либурне. И сколько верст теперь оставалось до Царьграда, никто даже представить себе не мог – пошли-то ведь напрямки, не вдоль берега! Хотя в противном случае о берег шторм бы нас и разбил.
Сохранившим парусную оснастку судам пришлось взять на буксир по одной либурне, с них же собрали все весла. Пользуясь свежим ветром, мы отправились в путь, молясь, чтобы уцелевших припасов хватило добраться до берега.
Не хватило – засветло и в темноте берега никто не увидел. Вечером паруса сняли, пошли посменно на веслах, меняясь с фрязями: последние, пережив шторм вместе с нами, даже не пытались возражать. Да и ладью со служакой Марчелло разбило о другой корабль, а без упрямого венецианца его подчиненные были весьма сговорчивы. Да и как иначе-то? Ведь дело касалось непосредственно выживания.
Утром следующего дня проблема отсутствия питьевой воды встала в полный рост. Без еды еще можно было бы продержаться сутки-другие на веслах, исчерпав при этом все силы. Но без питья… Мне на глаза попались два разнокалиберных котла, у большего из которых еще и крышка уцелела – и я попробовал хоть как-то выправить ситуацию. Крышку мы крепко изогнули по центру ударами обуха топора, малый котел подвесили внутри второго так, чтобы он не касался донышка. Соорудив же из мечей треногу, развели огонь под котлами, набрав в больший морской воды и накрыв его крышкой. А сверху ее налили уже холодной из-за борта…
Что было дальше? Дальше от закипевшей воды пошел пар, конденсирующийся на крышке вследствие того, что она была заметно прохладнее – холодную жидкость сверху мы старались менять постоянно, до момента нагрева. Конденсат, в свою очередь, стекал вниз по изгибу поверхности металла и скапливался непосредственно во втором котелке. В какой-то момент пресной воды в нем набиралось на три-четыре глотка – и их по очереди давали гребцам. По глотку. К концу дня таким образом удалось напоить смену гребцов на парусной либурне, сам я даже губами не коснулся тепловатой жидкости. А ночью «опреснитель» вместе со мной и помощниками перекочевал на одну из ладей – и к утру я понял, что этот вариант, по сути, лишь ненадолго оттягивает нашу скорую гибель от переутомления и обезвоживания.
Но на рассвете третьего дня пути на горизонте показался берег.
Часть третья
Глава 1
Октябрь 1069 г. от Рождества Христова
