И вообще, ради чего я лез вперед, кого хотел удивить?! Нарвался на вражеский клинок сам, наверняка обрек на гибель телохранителей, так еще и войско мое распалось, увидев смерть воеводы… Вот же дурак!!!
Горькое раскаяние, черная тоска и уныние плотно обступили меня, заполонили душу, сдавили сердце. Все случившееся – это моя вина, от начала и до конца! Еще когда мы прибыли в Грузию, именно я предложил Баграту идти в Джавахети, к Ахалкалаки. Сам царь тогда находился на юго-западе, в Тао
[6], и в реальной истории он позже отступил к Картли
[7], в то время как Ахалкалаки защищали только местные азнаури. Все это я случайно прочитал в свое время в «Картлис цховреба»
[8], и вот таким неожиданным образом это пригодилось мне здесь. Пригодилось… Прибывший на помощь Баграту многочисленный русско-греко-аланский корпус вдохновил его на генеральное сражение, а куда послать воинов разведать, где же находится Алп-Арслан, подсказал именно я. И вот она, судьбоносная битва, в которой турки разбили нас на голову. Хотя я пока еще не знаю, что случилось с грузино-аланской кавалерией, какую хитрость применил султан против таранного удара союзников, факт остается фактом – в самый разгар сражения он умело маневрировал и бросал против нас то легких стрелков, то пехоту, то тяжелую конницу, явно бывшую до того в бою. А ведь если бы атака дружин горных рыцарей имела успех, ничего подобного сельджукский лев сделать бы не сумел… И как итог – чистое поражение, фактическая гибель пехотного корпуса Тмутаракани, набранного из стратиотов Таврии. Основы военной мощи княжества, что я должен был вернуть Ростиславу.
Эх, и зачем я пообещал Дургулелю такую многочисленную помощь?! Ну как зачем – пускал пыль в глаза, «впечатлял» мощью княжества, чтобы не дай бог ясы не решились на войну. Они-то не решились, да вот только теперь у княжества нет основы его войска… Это учитывая тот факт, что практически вся наша конница осталась лежать в днепровских степях.
А еще у тысяч родителей ныне больше нет сыновей. И у тысяч жен больше нет мужей. И у тысяч детей не осталось отцов… И все это – по моей вине!!!
Глава 3
Январь 1069 г. от Рождества Христова
Грузия, Джавахети
Скит
До самого вечера я больше не проронил ни слова, в бараний рог скрученный черной тоской. Добран не спешил меня утешить или как-то поддержать: десятник или был уверен в том, что мои терзания заслуженны, или просто не понимал моих душевных метаний. Дождавшись, когда костер в очаге разгорелся, варяг преспокойно завалился спать. А вот ко мне сон, как назло, не шел…
Проснувшись несколько часов спустя не иначе как от холода, варяг покинул келью где-то на полчаса. Вернулся он с небольшим куском мороженого мяса, покрытого к тому же грязно-серой шкурой, которую он принялся тщательно срезать засапожным ножом. Тут уж мое любопытство взяло верх над хандрой – тем более что в желудке, не получавшем никакой пищи со вчерашнего дня, нестерпимо сосало. Да и судя по темноте за пологом, уже наступил вечер.
– Откуда мясо?
В этот раз Добран ответил на удивление быстро:
– Добыл. Монахи себе на зиму заготовили только немного крупы и зерна ржаного, мяса они не едят, а рыбу нигде и не достанешь. Они один раз нам кашу сварили, но я быстро понял, что еды у них практически нет. И что коли объедать мы их станем, то до весны не дотянет никто. Раньше-то все равно уйти не выйдет, перевалы закрыты снегом.
Десятник ухватился за край надпиленной шкурки, поднатужился и, грозно рыкнув, целиком оторвал ее от плоти. Добран встал и, не сказав ни слова, покинул пещеру. Вернулся он минут через пятнадцать с охапкой валежника и принялся раскладывать в очаге что-то очень похожее на нодью.
– Так что с мясом-то?
– С мясом? – эхом повторил мой вопрос десятник, после чего продолжил рассказ: – Пытался я поохотиться на козлов горных, что сюда забредают. Они твари дюже ловкие, по скалам скачут, словно кошки какие! Иногда сюда забредают. Бродил я долго, весь день, уж из сил выбился – ничего. Вдруг слышу, урчит кто-то. Смотрю – а впереди пардус тащит целого козла за горло. Ну я к ним, а кошка ко мне, рычит, зубы скалит – аж страшно на мгновение стало. Но ничего, получила по носу острием меча да убежала. От неожиданности, видать, испугалась. Я козла ближе к скиту дотащил целиком, а уж дальше разделал и куски мяса попрятал, камнями заложил прочно. Да снегом сверху присыпал сколько смог, пока уже руки от холода чувствовать не перестал. Теперь вот понемногу достаю и вывариваю накрепко, как ты учил, воевода. Всю зиму на одном козле мы, конечно, не протянем, да все одно с мясом проще, и в снегу оно не пропадет. А там, глядишь, еще добудем.
– Это точно… Скажи, а сколько мы здесь уже находимся?
– Да четвертый день, поди, кончается.
Разговор утих как-то сам по себе, и после короткого ужина, когда мне досталось целых две с половиной миски жирного бульона и чуть-чуть мяса, мы легли спать.
Утром я проснулся от скрипа точильного камня по стали.
– Маешься?
Добран угрюмо кивнул. Раз перевалы закрыты, раньше весны нам отсюда не уйти, и особых занятий да забот, коими обычно полна ратная жизнь, пока не предвидится. Главным врагом – конечно, после холода и голода – представляется скука, с которой варяг борется, натачивая и так отлично подготовленную кромку меча. К слову, заодно и согревается.
– Добран, расскажи, откуда ты?
Варяг на мгновение прервался, посмотрев мне в глаза, после чего отвел взгляд и вновь продолжил править клинок. Я подумал, что десятник, чья душа, видать, крепко мечется после расставания с братом (и неизвестно, доведется ли им когда свидеться), не захочет говорить. По крайней мере, о том, что напоминает ему о родной крови. Но он послал меч обратно в ножны и, приставив его к стене, обернулся в мою сторону.
– Мы с Дражко варины
[9], жили у Старигарда
[10]. Саксы также кличут нас ваграми. В наших краях люди добывают себе пропитание больше охотой, нежели пахотой, хотя и зерно мы сеем. А еще у нас много купцов, и в Старигарде всегда был большой торг, не меньше, а то и больше да побогаче, чем в Хедебю у данов.
