Церемония началась; архиепископ Руана зачитал условия мирного договора. Его голос плыл над садом, утверждая новый мировой порядок. Генрих окончательно отказывался от своих прав на земли, которыми когда-то владели Генрих II и Ричард I: Нормандию, Мен, Анжу и Пуату. На юге он сохранял за собой права только на Гасконь и на владения жены, в том числе Сентонж и Ажен. В качестве вынужденной благодарности за понижение статуса его обязали заплатить Людовику 15 000 марок и спонсировать французского короля, взяв на содержание 500 рыцарей-крестоносцев сроком на два года. Так Генрих вступил в ряды французской аристократии: более не принц волею Божьей, но герцог волею короля.
Компания, собравшаяся поглазеть на церемонию, стояла всего в нескольких сотнях ярдов от ценнейших священных реликвий Запада: в красивейшей капелле Людовика, Сент-Шапель, хранились Терновый венец и фрагменты Святого Креста. Но даже святость и великолепие окружающей обстановки не могли затмить того факта, что, преклонив колена перед французским королем, Генрих окончательно подвел черту под великой главой в истории английской монархии.
Генрих сойдет в могилу, считая себя королем нормандцев и анжуйцев. Но свет больше не станет притворяться, будто английский король сохраняет какую-то убедительную политическую связь с Ле-Маном и Анжером, Руаном и Туром. Даже жалкие обломки герцогства Аквитанского, независимость которого от Франции на протяжении десятилетий гордо и решительно отстаивала Алиенора и ее семья, были признаны французским фьефом. Об этом позаботились бароны Генриха. В географическом, политическом и феодальном смысле во фруктовом саду, в нескольких сотнях ярдов от Святого Креста, была, наконец, констатирована смерть империи Плантагенетов.
В XIII веке главным трендом среди великих государств Европы стала консолидация. Людовик IX завершил труд, начатый его дедом Филиппом Августом, и распространил суверенитет Франции на земли от Фландрии до Тулузы. Западная Европа, в XII веке пребывавшая в аморфном, текучем состоянии, со скрипом принимала форму. Генриху пришлось смириться с переменами в мире, где корона Плантагенетов не была больше ни анжуйской, ни англо-нормандской, а только и исключительно английской. Парижский мир это подтвердил. Сицилийский провал продемонстрировал, что рассвет Плантагенетов – век, когда власть и родственные связи английских королей простирались от Шотландии до границ Утремера, – позади и вернуть его невозможно, ни финансово, ни политически. Английские горизонты сузились.
Парижский мир в каком-то смысле стал результатом фундаментального сдвига в природе монархии, прогрессировавшего на протяжении первых 43 лет правления Генриха. Теперь политическое сообщество Англии не просто оказывало на короля влияние, но активно определяло политическую повестку. Постоянные переиздания Великой хартии вольностей и Лесной хартии – в обмен на финансирование заморских войн – изменили пределы и порядок королевского правления, став основой для соглашения между короной и политическим сообществом – соглашения, определяющего, как именно должен править король. Настойчивое сопротивление баронов обреченным на неудачу, оторванным от реальности амбициям Генриха III ускоряло перемены, законодательно закрепленные в Оксфордских провизиях – итоговом документе их правового протеста. Провизии ясно дают понять, что некогда жесткая иерархическая конструкция монархии и знати на протяжении первой половины XIII века перестраивалась, превращаясь в своего рода партнерство. В рамках этого партнерства королевская власть вошла в структуру государственного управления – единого, но подчиняющегося все более безличным законам, которые политическое сообщество может при необходимости корректировать.
Современники характеризовали Генриха по-разному. Папа Александр IV в 1258 году прославлял его как Rex Christianissimus, самого христианского из королей. Но в веках осталась характеристика Данте: vir simplex – простак. Генрих изображал себя славным королем, но на самом деле он был слабым и безвольным; он тонко чувствовал искусство, но совершенно не разбирался в политике и не поспевал за быстро меняющимися временами.
Его одержимость прожектами – если не полностью бестолковыми, то определенно непосильными для такого короля – завела его прямиком в финансовый и политический тупик. В его окружении было множество талантливых личностей, но он упорно слушал худшие советы недостойных людей в неподходящее время. Ему не хватало ни здравого смысла, ни рассудительности, чтобы выбираться из бед, которые он сам на себя навлекал. В моменты кризиса «самый христианский из королей» обычно исчезал в одном из своих таинственных туров по святилищам. Выросший без отца, брошенный матерью, он был лишен возможности наблюдать, как правят другие короли, и всю жизнь им манипулировали. Генрих с самого начала был неподходящим кандидатом в короли – эта должность требует железной уверенности в себе и такой же самодисциплины.
И в то же время в определенных обстоятельствах, Генрих умел безукоризненно и с явным удовольствием разыграть на публике роль верховного жреца. Он чувствовал, как должна выглядеть королевская власть, хотя и не мог понять, как она работает. Золотые монеты, выпущенные им в один из тяжелейших периодов кризиса, отлично это иллюстрируют. Как средство платежа монеты были абсолютно бесполезны, зато несли на себе сияющее изображение Генриха в образе Эдуарда Исповедника – восходящего национального святого и воплощения древней английской монархии. С помощью этих монет Генрих мечтал поднять английскую корону до уровня императорской – в Священной Римской империи чеканили золотые августали. Генрих мыслил масштабно и создал культ королевского величия, отраженного в витражных окнах и настенных фризах, изумительно реконструированном Вестминстерском аббатстве и дворце, а также в бесчисленных королевских резиденциях, включая великолепно модернизированный дворец в Кларендоне близ Солсбери. С подачи Генриха Англия начала интересоваться собственной историей. Он был самым талантливым пропагандистом династии среди всех своих предков и потомков – в этом и заключается его самое ценное наследие.
Однако после 1259 года Генрих во всех смыслах отстал от жизни. Он был стар и сломлен, унижен и подавлен обстоятельствами. Пока де Монфор и бароны пытались править от имени короля, локус королевской власти постепенно, но неизбежно смещался от Генриха к его 20-летнему сыну, напористому, по-солдатски решительному лорду Эдуарду. Эдуарду не суждено было стать королем в ближайшие десять лет, но в нем, бесспорно, было будущее дома Плантагенетов, если на тот момент у этой блистательной семьи вообще было какое-то будущее.
Часть IV
Эпоха Артура
(1263–1307)
Островитяне все при нем объединились,
Шотландия вернулась в королевство,
И лордом тамошним был назван Эдуард.
Уэльс и Корнуолл во власти короля,
Ирландия в его руках всецело…
У самого Артура был феод поменьше.
Хроники Питера Лангтофта из Бридлингтона
Льюис
14 мая 1264 года, как только рассвело, маленькая армия без лишнего шума заняла позицию на возвышенности у города Льюис, в Суссексе. Войско было небольшим, но решительно настроенным. Под покровом ночи они пробрались сквозь гущу леса, чтобы отстоять свою землю. Теперь же воины готовились к столкновению, совершенно нехарактерному для Средневековья: к встречному бою.
