– Может, нам завести ребенка?
Она готова расхохотаться от удивления. Почувствовав это, он пристыженно отворачивается, взгляд скользит по воде и по другому берегу, ища, где бы спрятать боль.
– Ох, Уэйд, – говорит она. Затем берет его за руку и заглядывает ему в лицо, пытаясь определить, откуда исходит вопрос – от самого Уэйда или из глубин его болезни.
Ей сорок один, ему пятьдесят три. Словно прочтя эти числа в ее мыслях, он смущенно продолжает:
– Знаю, в нашем возрасте это рискованно.
Значит, от Уэйда. Ее Уэйда. Просьба, разбавленная осознанием риска. И болезнь тут ни при чем.
Она никогда не слышала ничего более трогательного. Ответ застрял у нее в горле, вся жизнь куда-то задрейфовала и вместе с тем застыла на месте – ферма, лодка, привязанная к дереву.
– Прости, что так долго к этому шел, – ласково говорит он, протягивая ей вторую руку, чтобы она вынула ноги из воды и повернулась к нему лицом. Они долго смотрят друга на друга. По ее щекам скатываются две слезинки. Она улыбается.
Но стоит ей улыбнуться, и в его лице что-то мелькает. Он тоже улыбается, но с грустью. Он заметил. Он нежно проводит пальцем по шраму у нее на губе, сознавая – помня, – что шрам остался после его давнишней выходки. Этот мелкий изъян в ее улыбке служит, всегда служил ответом на его вопрос. Нет. Нет. Это неправильно. Невозможно.
Но ответ не имеет значения. Достаточно и того, что он задал вопрос.
Теперь им обоим хочется отодвинуться от этого вопроса, от затронутых глубин, поэтому Уэйд встает и говорит:
– Пора купаться.
– Нет! – смеется она, хватаясь за борта.
Он вылезает из лодки и, стоя по щиколотку в воде, тянет Энн к себе. Она визжит, но он подхватывает ее и взваливает на плечо. Она шутливо сопротивляется, а он заходит все глубже и глубже, взрезая течение под углом, и вот он уже по пояс в воде. Он бросает Энн в речку, и она уходит под воду. Их сносит, и Энн прибивает к нему течением. Он обхватывает ее руками. Они целуются, перебирая ногами по каменистому дну, оступаясь, кружа. У него на губах вкус реки. Собаки бегут за ними по берегу, едва поспевая, шлепая крупными лапами по воде.
Идут недели, на смену бабьему лету приходит поздняя осень, и в эту странную новую счастливую пору вопрос Уэйда не идет у нее из головы. Он растрогал ее до глубины души. Он живет у нее внутри, прекрасный и опасный, как сама любовь. Предложение завести ребенка для нее почти равносильно самому ребенку, так она его пестует, так она боится его и пытается понять.
У нее никогда не получалось смотреть на недуг Уэйда в упор. Он всегда где-то на периферии, тянет за краешки сознания. У нее никогда не получалось найти правильные вопросы, разложить болезнь по полочкам. На ум приходят одни и те же старые загадки: помнит ли он, что уже произвел на свет двух девочек? Неужели отцовство, как и дочери, покинуло его насовсем? Энн не знает. Ей больно возвращаться к этим мыслям, но вопрос Уэйда выбил ее из колеи. Иногда ей хочется толкнуть его обратно в эту боль, потому что боль лучше, всегда лучше, чем забвение. Иногда, ради его же блага, ей хочется схватить его за голову и прижать лицом к его собственной любви, чтобы он снова их разглядел.
Своих близких.
С тех пор как Мэй погибла, а Джун пропала, прошло уже двенадцать лет. За это время Уэйд ни разу не видел на своем участке детей. Однажды, вскоре после свадьбы, к ним в дверь постучали. Свидетели Иеговы. Мать, отец и две рыженькие девочки с веснушчатыми руками. На девочках были бледно-розовые платьица и одинаковые белые шляпки с бантиками. Уэйд был у себя в мастерской, но вдруг, думала она, он услышал машину? Вдруг ему захочется пить? Чем дольше она позволит им оставаться здесь, тем больше шансов, что они попадутся Уэйду на глаза и напомнят ему, какая у него могла быть жизнь.
Свидетели Иеговы были чудесной семьей. У нее сердце кровью обливалось из-за того, как резко она с ними обошлась. «Больше не возвращайтесь». Разумеется, они уже не раз такое слышали, давно привыкли к издевкам и не удивлялись, когда у них перед носом захлопывали дверь. Они вежливо кивнули в ответ на то, что сочли неуважением. Не подозревая, что этот отказ чем-то отличается от других. Но не могла же она позволить этим детям остаться.
Теперь она бы с радостью их вернула. Точно такими же, ни годом старше. И чтобы каждая держала перед собой по Библии – упрямо-бережно, как держат цветы на фотографиях. Уэйд откроет дверь и с первого же взгляда все вспомнит. Даже болезнь не затмит их кроткие, милые улыбки, сияющие, несмотря на грозные горы у них за спиной.
Энн с Уэйдом сидят за фортепиано. Она переворачивает страницы с нотами, которые с каждой неделей становятся все проще. Еще совсем недавно он играл обеими руками. А вскоре уже едва мог сыграть детскую песенку одной рукой. Медленно, пока недели сменяли друг друга, а на дворе становилось все холоднее, она переворачивала страницы в обратном порядке. Так они вернулись туда, откуда началось их знакомство, когда он еще не знал названий нот, радовался каждой маленькой победе. Он хлопал себя по бедру: раз-два-три, раз-два-три. Но потом и это стало для него слишком трудно. И Энн вынуждена была убрать метроном.
Энн – единственный в Пондеросе педагог по фортепиано, и ради уроков с ней – за красивым инструментом Мэй, который Энн не без труда поддерживает в рабочем состоянии, – люди готовы ездить по длинной горной дороге весной, летом и осенью. В этом году продолжать занятия зимой захотели трое: пожилая женщина, старичок и молодая мать по имени Джо. Уэйд регулярно расчищает для них дорогу, хотя после каждого снегопада работать приходится по нескольку часов, а плата за уроки едва покрывает расходы на бензин. Но она уже давно преподает не ради денег.
В последние годы Энн стала брать на прогулку собак и ходить за трактором, пока Уэйд расчищает сугробы. Ей так спокойнее, а то вдруг у него за рулем случится приступ и он покалечится. Теперь все непредсказуемо, и нельзя сказать точно, с чем он справится, а с чем нет. Технические навыки, похоже, не пострадали – он по-прежнему легко управляет трактором и искусно делает ножи. Ему спокойно можно доверить бензопилу, машину, печку, шлифовальный станок. Но не стиральную машину, телефон или душ. Он разучился обращаться с ее телом. Позабыл все, чему она учила его о себе и своих наслаждениях, копошится в постели, будто в первый раз.
Он не знает, что Энн ходит за трактором, чтобы за ним следить. Он думает, она просто хочет составить ему компанию, и его это радует. Долгая прогулка всегда идет ей на пользу.
Заодно она учится управлять трактором. Смотрит, как Уэйд работает, внимательно изучает все тонкости, чтобы, когда придет время, подменить его у руля. Она сама будет сгребать снег.
Расчистив дорогу, он всегда останавливается у подножия горы и машет ей рукой. Она забирается в ковш и, свесив ноги, крепко хватается руками за край, тогда Уэйд опускает рычаг и ковш поднимает ее в воздух. То еще зрелище. Каждый раз, когда она оглядывается на Уэйда, он смеется себе под нос над таким необычным способом транспортировки жены. Она и сама улыбается. Она едет в ковше всю дорогу до дома, а собаки лениво гонятся за ней, игриво покусывая ее ботинки.
