Что делать? Отчерпывать. Другого выхода нет. Он начал горстями вычерпывать ледяную воду. Большая часть, конечно, просачивается между пальцами. Черпак либо унесло, либо лежит в одном из затопленных рундуков. Но делать нечего – надо отчерпывать.
Если бы только так не мерзли руки…
А в переплетении сучьев лежит, покачиваясь на волнах, Хинкен. Совсем рядом. Голова погружена в воду, только ухо на поверхности. Лежит и прислушивается – что тут происходит.
Ага, решил отчерпывать, сказал Хинкен.
Ну да… ясное дело. Отчерпывать.
А дальше что?
Есть мотор.
Вот оно что… мотор…
Ну да, Хинкен. Мотор. Это моторная лодка.
Пауза.
Значит, решил остаться там… наверху?
Да… Дай, думаю, попробую.
А меня оставляешь тут… одного.
Гуннар не ответил. Борт лодки медленно-медленно, по миллиметру, поднимался из воды. Темное, разбухшее дерево.
Руки болят, пожаловался он.
Ну и кончай с этим.
Не могу. Должен.
С чего это ты должен? Кому?
Не знаю… должен – и все тут.
Почему?
Тут еще и бензобак, Хинкен. Цепью принайтовлен, а то уплыл бы к черту. Бензин легче воды.
Бензин…
Да, Хинкен. Бензин. Не знаю сколько. Еще не добрался.
Мотор не заведется.
Заведется… с чего бы ему не завестись.
Не успеешь. Сам знаешь, что там, впереди.
Господи, как болят руки… Гуннар решил передохнуть – надо дать молочной кислоте рассосаться немного. Осторожно, чтобы не черпнуть воды, покачал опутанный цепями сундучок бензобака – что-то плещется. Точно не вода, крышка завернута наглухо. Только бы удалось вычерпать хоть половину воды…
Только бы удалось. Хоть половину. Хоть треть… Только бы выдержал якорь.
Теперь Гуннар прекрасно понимал, что имел в виду Хинкен. Плотина в Порьюсе. Наверное, ее уже нет, этой огромной плотины. На ее месте многометровый водопад. Ниагара. Отсюда-то, конечно, не видно, но шум слышен. Или, может, это только воображение, игра больного ума… нет, вряд ли воображение. Вибрация воды передается на деревянный корпус лодки, как на огромную звуковую колонку. Низкочастотный гул. Настолько низкочастотный, что уже и звуком не назовешь.
Это смерть, Хинкен?
Да. Смерть. Конечно, смерть. Что же еще…
Вот, значит, как она звучит, смерть…
Руку Хинкена понемногу отнесло течением, он будто указывал туда, в сторону плотины. К водопаду, и дальше – к морю, в глубины, где отдыхают после дневных трудов все дождевые капли севера. Туда им и дорога – и Хинкену, и Гуннару.
Там мир и покой…
Только бы запустить мотор… Сколько до берега? Сотня метров? Сто двадцать? Не больше…
Но сначала отчерпать воду. С каждым движением руки – легкий всплеск, с каждым всплеском борт поднимается над водой. Очень и очень медленно, но поднимается. Это несомненно. И не только борт.
Гуннар Ларссон без передыху черпал воду и поминутно оглядывался – на корме медленно всплывал похожий на маленькую подводную лодку кожух подвесного мотора. Черный, изрядно потертый лак. Он знал эту модель. Старый верный “Меркурий”, примерно тридцатисильной мощности и тридцатилетней давности. Шелушащийся лак, пересохшие прокладки. Но, видимо, служит верно. Плотно и надежно закреплен на транце, винт на месте. Какой-нибудь саамский старичок выезжает пару раз в неделю и ставит сети в водохранилище.
Размотал бензиновый шланг, нажал и коротким поворотом подсоединил к штыковому замку мотора. Повернул рукоятку в положение “запуск”, вытянул черную бакелитовую кнопку подсоса. Подкачал бензин резиновой грушей. Все правильно – даже окоченевшей рукой почувствовал, как по шлангу устремился поток бензина.
Так… нейтраль. Взялся за ручку стартового шнура и дернул.
Маховик коротко буркнул и тут же смолк. Гуннар подумал, подкачал еще бензина и дернул еще раз – с тем же результатом. Еще раз и еще – знакомое каждому лодочнику отчаяние. Каждый раз упругая отдача шнура, каждый раз тот же короткий булькающий звук – и мертвое молчание.
Безнадежно. Будь у него хоть гаечный ключ, почистил бы свечи. Дернул еще несколько раз, прислушался: в чем дело? Поступает ли топливо? Есть ли искра? Хотя бы дымок из выхлопной трубы…
Нагнулся и отщелкнул замки кожуха по бокам. Да… как он и подозревал. Ржавый металл, грязная смазка чуть не пополам с песком. Кое-где подгоревшая изоляция на кабелях. Владелец, судя по всему, не из аккуратистов. Эх, ящик бы с инструментами… тогда была бы надежда.
Вода в лодке опять начала прибывать. Еще и лодка дырявая… Он начал снова вычерпывать ледяную жижу горстями, и тут взгляд его упал на кожух. Чем не ведро?
Дело пошло на удивление быстро. Уровень воды заметно понижался.
Можно попробовать опять.
Гуннар вновь принялся дергать за шнур. Показалось, что лопатка вот-вот оторвется от туловища. В этом был и плюс: он немного согрелся. Согреться-то согрелся, но чертов мотор так и не подавал признаков жизни.
Что-то плывет, подал голос Хинкен.
Что?
Здоровенная штуковина…
Теперь увидел и Гуннар. Увидел и не поверил глазам, а когда понял, что это не видение, то испугался. Огромный, красный, с белыми, красиво выведенными углами.
На них двигался дом.
Вот сейчас мы и помрем, сказал Хинкен.
Гул водопада с порьюсской плотины не стихал ни на секунду.
Глава 43
Карстен Асон сидел в своей однушке на Гражданской площади в Стокгольме и неторопливо решал кроссворд в “Дагенс Нюхетер”. В крошечной кухне даже места для стола не было, пришлось соорудить откидную доску: откинул, поел, вернул на место и закрепил крючком. На нижней стороне доски приспособил репродукцию Цорна – голая девица перед зеркалом с длиннющим полотенцем в руке. “В ванной комнате”. Будто это и не стол вовсе, а украшение. Так и задумано. И смотреть приятно, и крючка не видно, он хитро разместил его сзади.
Собственно говоря, фамилия его была не Асон, а Андерссон, но в резюме при устройстве на работу Асон выглядит посолиднее. Что-то испанское, без провинциальной шведскости.
Устаревшая и односторонняя точка зрения. Семь букв. Вторая буква “о”, от “тиффози” – шутливого названия итальянских футбольных болельщиков. Жители Эстермальма вряд ли угадают, они футболом не интересуются. А вот с точкой зрения непонятно. Ничего не подходит.
Карстен достал с полки сухарик с кардамоном, обмакнул в еще теплый латте и посмотрел в окно. Серый, блеклый день. В эту осень солнце вообще не появлялось и дожди чуть не каждый день. Листья с каштанов облетели, ветер согнал их в глянцевые сугробы у велостоянки. Осень плюс похмелье. Херманссон хочет выкупить его квартиру, попросту выжить его из дома. И правление, похоже, на его стороне.
