А если передумала?
Если передумала, лежит в кровати на черной простыне и глядит в одну точку, а часы бегут, и бегут, и бегут… Почему она так любит черное?
Срочно домой. Я должна срочно добраться до дома. Нет другого способа получить ответ.
Эвелина… бедная, любимая девочка.
Глава 36
Адольф Павваль сидел по шею в ледяной воде и дышал воздухом из запасного колеса. Все уменьшающийся воздушный карман неумолимо заполнялся углекислым газом. Он выторговал у смерти несколько секунд, пусть даже минут… а какой смысл? Стоит ли бороться? Шея болит – он задрал подбородок как можно выше, чтобы не захлебнуться. Сердце бьется слабо и часто, не хватает кислорода. Если такая жизнь все же считается жизнью, без нее вполне можно обойтись. Ни к чему продолжать мучиться.
Как титры после фильма. Кино давно кончилось, публика расходится, никто эти титры не читает, но они ползут и ползут по экрану. Никому они не нужны, кроме тех, чьи фамилии мелькают на экране. Сунуть бы эти драгоценные секунды куда-нибудь в середину, где от них была бы польза. Оргазм, к примеру. Или опять оказаться на концерте Dire Straits на Уэмбли, послушать гитарное соло Марка Нопфлера в Telegraph Road, – Адольф чуть не умер тогда от восторга, извивался, как морской огурец, нутро наружу. Вот это было да! Ради такого стоит жить…
Если задуматься, жизнь и состоит из таких мгновений. Настоящая жизнь. Оглядываешься – пустота. От всей долгой жизни остались только вот эти песчинки, разрозненные обрывки воспоминаний. Сияние низкого полуночного солнца в Каллакчокка… новорожденный олененок сосет твой мизинец… Мягкие шлепки веток вербы, когда пробираешься на насиженное место рыбалки. Обрывки, осколки – и никакой цельной картины. Воссоздать из этих осколков всю жизнь не удастся никогда. Да и времени не осталось.
Кто ты? Зачем ты жил?
Почему-то тьма вокруг стала чуть менее плотной. Ну нет, с чего бы… вряд ли. Только кажется. Кислородное голодание. Последние вспышки сознания. Нажал кнопку поднятого к потолку айпода – наверное, в последний раз.
Вода прибывает. Вода по-прежнему прибывает. Воздушный карман все меньше и меньше. Восемь-десять дюймов, не больше. Чтобы рот оказался над водой, пришлось встать на колени на сиденье и прижаться щекой к мягкой обивке потолка.
Адольф выключил айпод, но ощущение сохранилось: стало светлее. Нет, не светлее. Светом это не назовешь, но… не так темно. Будто кто-то плеснул молока и размешал.
Причина непонятна. Повертел головой, закрыл глаза. Открыл опять.
Определить невозможно. Нет… все же, скорее всего, галлюцинация. Ничего удивительного. Дыша таким воздухом, каждый начнет галлюцинировать. Он слегка закашлялся, и еще сильнее закружилась голова. Свет… откуда этот свет? Уж не небесный ли это свет?.. Он видел такой на картинках в детстве – набожные тетки, сестры отца, давали ему рассматривать Библию с картинками. Светлое небо, а там огромный глаз в треугольной рамке. Откуда взялся этот треугольник? Тетки объяснили: Триединство Бога. Тогда он не особенно в это поверил. Что ж, скоро узнает, правы ли тетки. Старые, морщинистые, с трубками в зубах – он и сейчас ясно представлял, как они плетутся в молельный дом в своих сапожках из оленьей кожи с загнутыми носками. Доплелись – теперь сидят там, на небесах, и ждут его, их маленького Дольфи. И Иисус с ними. Сидит и судит живых и мертвых.
Свет медленно прибывал, и так же неторопливо мутнело сознание. Жалко… он никогда не думал, что неотвратимость смерти причиняет такую боль. Тело била крупная дрожь, все чаще прошивали судороги. Одно утешение: скоро все это кончится, но пока не кончилось, тяжко невыносимо. Лучше бы его просто смыло… Стоило бы, пожалуй, и сейчас попробовать. Перестать тянуться к остаткам воздуха, нырнуть и, так сказать, поторопить события. Но заставить себя невозможно. Умом он понимал: лучший выход, но тело не сдавалось, не подчинялось воле. Губы упрямо тянулись к обитому дорогой замшей потолку.
А если это все же свет? Не предсмертная игра воображения, а взаправдашний свет? Это может означать только одно: поверхность воды стала ближе. То есть уровень падает… но сколько там еще, над головой? Полметра? Метр? Но падает, падает. Сомнений нет – уровень падает.
Глаза застилает багровый туман. Рот на какое-то мгновение оказался под водой, и Адольф последним, больше инстинктивным усилием поднял голову. Он бы и не поднимал – тело сопротивлялось. Оказывается, вовсе не душа желает во что бы то ни стало продолжать жить. Душа смирилась, а тело – нет. Тело главнее.
Все, все… конец. Сколько вдохов ему осталось? Десять? Пять? А потом уже ничто не имеет никакого значения.
Закрыл глаза, напрягся и заставил себя нырнуть. Ледяной холод обжег затылок. Негнущимися пальцами ощупал дверной карман – там лежал портативный пылесос. Неужели переложил его куда-то в другое место? Нет, здесь. Вынырнул, сделал несколько почти бесполезных глотков воздуха и отсоединил от пылесоса шланг с наконечником. Нашарил под водой рукоятку сдвижного панорамного люка. Зажмурился и крутанул – пан или пропал. Люк отошел от резиновой прокладки, тут же застрял, и последние пузырьки воздуха с роковым бульканьем устремились наверх.
Пути назад нет.
Адольф взял наконечник в рот и, стараясь дуть что было сил, начал просовывать шланг в образовавшуюся щель, ясно чувствуя сопротивление воды в шланге.
Нет… не достать. Шланг слишком короток.
И в самую последнюю секунду, нет, даже долю секунды он ощутил легкий толчок. Дыхание прорвалось судорожным кашлем. Чудом не выпустив наконечник изо рта, он, ожидая конца, вдохнул, уверенный, что этот вдох – его последний.
Но легкие заполнились сырым холодным воздухом.
Нормальным воздухом, таким же, каким он дышал… когда? Сколько времени прошло? Час? Два? Три или четыре?
Ответить на этот вопрос он мог только двумя словами: очень давно.
Адольф Павваль так и стоял на коленях на сиденье своего “сааба” в холодном, еле-еле подсвеченном мутном мраке. Вода леденила закрытые веки, щекотала в ушах, но теперь он мог дышать.
Рука дрогнула, наконечник выскользнул изо рта. Шланг поехал вниз, и в него устремилась вода. Он едва не захлебнулся, но перехватил трубку, продвинул вверх и продул оставшимся в легких воздухом.
Маневр удался, но стало ясно: спасительная трубка едва достигает поверхности. Торчит из воды на каких-нибудь полпальца.
Что ж… лишь бы вода не начала подниматься опять. Лишь бы удержаться в этой странной, неестественной позе. Лишь бы сохранить шланг в вертикальном положении.
Он стиснул наконечник зубами – не дай бог, опять выскользнет. Жесткий пластик, отдающий асфальтом и характерным запахом автомобильной пыли с пола и сидений. Какая разница… пыль, грязь, асфальт – этот игрушечный пылесос спас ему жизнь.
Он втягивал в себя воздух с закрытыми глазами, как алкоголик. Воздух по ожившим бронхам устремлялся к мельчайшим альвеолам. И ему казалось, он чувствует, как эти альвеолы заполняются воздухом, всасывают спасительный кислород и выдавливают его в кровь.
