В салоне становилось все холодней. Дисплей айпода запотел – значит, уже пар идет от дыхания. Вода до того холодная, что ломит мошонку. Надо любым способом выбираться отсюда, иначе конец. И какая глубина? Хватит ли дыхания? Или ему суждено захлебнуться грязной холодной водой и дрейфовать лицом вниз по течению? Отвратительная, недостойная смерть… И в конце концов труп вынесет на берег, как мешок с мусором.
Или остаться? Умереть в своем “саабе”?
Ему сорок четыре, ни жены, ни детей, ни дома. Пропойца-отец, звонит разве что когда нужны деньги на выпивку. Что у него еще есть? Олени… после “сааба” в его жизни главнее всего олени. Хотя он оставил оленеводство еще в юности. Старший брат захапал все угодья – что ему оставалось делать? Показал средний палец и брату, и всяким мелким начальникам в саамском селении и ушел. Вот так и началась его взрослая жизнь. Обида поначалу казалась невыносимой, но со временем все сгладилось. Он примирился с судьбой.
Почему он вспомнил про оленей именно сейчас, в эту страшную минуту? Покачивающиеся рога, поднятые к западному ветру мягкие замшевые носы, любовные игры, безобидные драки самцов…
Адольф Павваль воткнул в уши затычки айпода и нашел “Буоремус” Симона Иссата Марайнена
[15]. Потрясающий йойк, особенно для человека, застигнутого всемирным потопом. Под звуки нежно вибрирующего голоса он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы запастись кислородом, использовать весь оставшийся в салоне воздух. Зажмурился и нажал рукоятку двери – надо за считаные секунды ужом пролезть через оплетающие машину ветки и вылететь на поверхность… если она есть.
Глава 23
Хинкен похож на бегемота. Огромная безвольная туша. Рубаха задралась, мелко дрожит дряблый жир на животе.
– Помоги же, Хинкен! У меня сил не хватает!
Никакой реакции. Но вроде бы в сознании: моргает, глаза плавают из стороны в сторону. Губы, правда, застыли в какой-то кривой усмешке. Чему он усмехается?
Гуннар Ларссон завел руки под мышки Хинкена и напрягся. До “вольво” приятеля всего-то несколько шагов по траве, но самому не справиться – слишком уж тяжелый.
– Погоди, сбегаю найду кого-нибудь. Как ты? Переживешь?
Хинкен кивнул. На губах пузырится пена. И как назло, дорога совершенно пуста. Ни одной машины.
– Надо звонить в “скорую”… я возьму твой телефон.
Гуннар подобрал упавший мобильник Хинкена. Старый кнопочный телефон, идиотски маленький. Миниатюризация… Для кого такие делают? Цифры как муравьи. Нужны хотя бы очки, а еще лучше лупа или микроскоп. Наугад набрал 112, но мобильник молчал.
– Помоги, Хинкен. Я не умею…
Протянул телефон приятелю и вздрогнул. Отходит он, что ли… Глаза подернулись белесой пленкой. Господи… уже не моргает. Еще дышит, но поверхностно и судорожно. Лицо медленно наливается синевой. О дьявол, надо торопиться. Сердце, наверное. Надо срочно в больницу. Положил руку на шею, попытался нащупать пульс в складках жира. И нащупал – быстрые, неравномерные, еле ощутимые толчки.
Куда надо уходить? Зачем? О чем бормотал Хинкен?
Гуннар Ларссон посмотрел на Люлеэльвен – ничего необычного. Река подернута пеленой осеннего дождя.
Сменил тактику. Волочь тело ему не по силам – полтора центнера, не меньше. Подсунул руки под спину, напрягся и перевернул толстяка на живот. Передохнул, еще одно усилие – и тот снова оказался на спине. Как мешок с мукой – поднять или тащить невозможно, а катить не так уж трудно. Вернее, трудно, но не так, как волочь, ухватив под мышки. Еще одно усилие – и Жбан опять на спине. Голова каждый раз с глухим стуком падает на землю, но от этого никто не умирал – размокшая от дождя, мягкая земля густо заросла травой. Другого способа нет. Вот и машина.
Гуннар выпрямился, машинально потянулся и дернул ручку двери. Заперто.
– Где у тебя ключи?
Спросил просто так, не ожидая ответа. Пошарил по карманам и достал из брюк ключи – этакая модерновая штуковина с кнопками и малопонятными символами. Начал нажимать все кнопки подряд. Наконец замок мягко чмокнул, приветливо подмигнули фары. В салоне включилось освещение.
Открыл заднюю дверь.
Оставалось самое трудное – втащить на сиденье.
Гуннар вновь просунул руки под мышки и, застонав, приподнял безжизненное тело. В молодости он бы справился с этой задачей мигом. Пусть не мигом, но точно бы справился. Он был довольно силен тогда. Ну, может, и не Шварценеггер, не гора накачанных мышц, но силен. Как-то отнес на спине оружейный сейф в спальню на втором этаже. Тяжеленный сейф, без всякой помощи, по лестнице, – и ничего. Но когда это было… Подташнивает, слегка закружилась голова – верный признак: упало давление. Все не как у людей, у всех в его возрасте высокое, а у него низкое. Слишком мало кислорода доходит до мускулов.
– Помоги же, – натужно прохрипел он. – Хоть ногами оттолкнись…
Какое там… Бессильно повисшая голова болтается, как у куклы. Точно не меньше ста пятидесяти кило. Лося и то погрузить легче, разделал и по кускам втащил.
– Хинкен, черт бы тебя побрал…
Гуннар, как в кино, похлопал сослуживца по блестящим от талька щекам – странное ощущение, будто похлопал пластмассовый манекен. Никакой реакции. Несомненно одно: огонек жизни быстро угасает. Приложил обратную сторону ладони к губам – дыхание почти не чувствуется. В кино прикладывают зеркало, да где его взять… Что делать? Буксировочный трос? Обвязать умирающего тросом, закрепить на крюке и медленно отволочь в больницу? Подложить коврик из багажника, чтобы кожу не ободрать…
Идиотская мысль… нет, конечно. Так не делают. Надо бежать за помощью. Оставить его здесь, на обочине, и бежать за помощью.
А Лидия, должно быть, уже проснулась. Она не сразу начинает кричать, несколько минут в полусне, не понимает, где находится. И он должен тут же предстать перед ней. Тогда она просто бросает на него ненавидящие взгляды и некоторое время молчит. Но не дай бог задержаться – она набирает скорость, как паровоз, и начинает орать. День, считай, пропал. Обзывает его последними словами – даже удивительно, где она их набралась, этих помойных выражений. Всегда была смирной и приветливой. Все обманчиво. Как если копнуть лопатой густой, красивый, только что подстриженный газон – а под травой одни черви. “Да-да, – взял он за привычку отвечать. – Да-да”.
– Псих засратый! Педофильская гнида!
– Да-да.
Если молчать – еще хуже. Лучше всего да-да. Супружеская беседа, можно сказать. Раньше он не выносил этого ора… давно, когда только у нее начались эти припадки. Купил беруши, ярко-желтые, пружинистые. Но она обнаружила хитрость, разъярилась, набросилась на него, чуть глаз не выткнула. И он вынул беруши и больше ими не пользовался. Постепенно привык.
