– Даже не думай туда плыть, – повторил Барни, постаравшись взять себя в руки. – Утонешь сразу.
Девушка сделала еще один шаг к бурлящему порогу – шаг к смерти. Как еще назвать? Он обхватил ее и прижал к себе. Ладонь пришлась как раз на грудь. Даже под рабочим комбинезоном ни с чем не спутаешь – волнующе мягкая и в то же время упругая девичья грудь.
– Тебе нечего меня бояться, – ласково произнес Барни. – Я ничего плохого тебе не сделаю.
Она вздрогнула. Руки замерли в воздухе в странном, неестественном положении. Будто деревце с сучьями.
– Мы ничем не можем помочь, – заставляя себя не кричать, добавил Барни. – Не можем, сообрази ты наконец. Я тебя понимаю, но мы не можем спасти твою подружку. Тут ничего не поделаешь. Так что сядь и успокойся.
Решив больше не церемониться, он насильно усадил ее на мокрую землю. Она охнула – видно, ребро он ей все-таки сломал. Сел рядом и приобнял за плечи – со стороны они, должно быть, напоминают влюбленную пару – дружеский, немного покровительственный жест.
Она судорожно всхлипнула.
– Была бы лодка, – вслух размышлял Барни. – Любая, хоть самая разнесчастная весельная посудина… и несколько сот метров каната. Закрепили бы канат на берегу и сплавили к ней лодку. Но плыть – даже не думай. Верная смерть.
Похоже, прислушалась. Он даже почувствовал некоторую гордость. Мать хотела, чтобы он стал проповедником. Пошел бы по этой линии – глядишь, и жизнь сложилась бы по-другому. Помогал бы растерянным и отчаявшимся прихожанкам развязывать жизненные узлы.
С чудовищным плеском в воду свалился фрагмент бетонной оболочки. Островок, где оказалась ее подруга, становился все меньше, и далекая фигурка опять начала махать руками – улететь, что ли, собралась? Барни физически ощущал охвативший девушку рядом с ним смертельный ужас. Как электрический ток он передавался через загрубевшую кожу ладони, через мышечный панцирь, через фаланги кисти.
– Ничего не можем сделать… сделать ничего не можем, – повторял он, как мантру. – Сама понимаешь: ничего не можем сделать.
Она достала мобильник. Трясущимися пальцами извлекла аккумулятор, обтерла, подула, вставила на место – никакого результата. С чего бы ему ожить? Как не работал, так и не работает.
– Если бы не сперла мой телефон, я бы тебе его одолжил. – Барни со злостью вспомнил нанесенную обиду. – Могла бы позвонить подружке.
Вечная история с бабами. Натворят черт-те что, а ты потом исправляй.
– Это был мой личный телефон! Поняла? Личный! Несколько тысяч крон, а ты его чуть не в унитаз спустила.
Девушка до сих пор не произнесла ни слова, и это раздражало его еще больше. Могла хотя бы извиниться. Они думают, раз ты мужик – значит, они в своем праве вытворять что хотят. Только потому, что ты мужик. Он ей, можно сказать, жизнь спас четверть часа назад, а она молчит как рыба.
– Две тысячи. Самое малое – две. У тебя деньги есть с собой?
Она отрицательно покачала головой. Механически, как китайский болванчик. Что ж… не глухая, по крайней мере.
– А цепочка на шее? Золотая или как? Давай хоть цепочку в залог – получишь обратно.
Фигурка в пелене дождя продолжала размахивать руками. Даже удивительно, как этот с каждой минутой уменьшающийся бетонный островок все же выдерживал свирепый напор взбесившейся воды. Но что они могут сделать? Ровным счетом ничего.
– Цепочка, – напомнил Барни, протянул мокрую ладонь и погладил мягкую, шелковистую кожу на шее. И что?
Отшатнулась и зашипела, как кошка. Неужели она ей так дорога, эта цепочка? Память о каком-нибудь любовнике?
– Тогда деньги. Две тыщи.
Девушка попыталась вырваться, но Барни крепко ухватил ее за руку и ущипнул. Разозлился еще сильнее. Ну нет, такого прощать нельзя. Она что – вообще не собирается компенсировать ему потерю? Хотя бы извинилась, выказала уважение. Но нет, как же – ни до кого другого ей и дела нет, даже если тот, другой, спас ей жизнь. На первом месте, разумеется, она сама. Она, она и только она. И эта идиотка-подружка на тающем острове. А все остальные – да плевать им с высокой кучи. Девки держатся друг за друга, и парню остается тащиться за ними и платить.
Ущипнул довольно сильно, пальцы у него дай бог каждому. Наверняка синяк будет – и что? Заслужила. Сама виновата.
Девушка вырвалась – ни за что бы ей не вырваться, если б кожа не была такая скользкая от грязи и дождя. Отскочила, неожиданно подняла ногу и заехала ему в челюсть грязным сапогом. Но Барни ловкости не занимать – перехватил ногу, опрокинул мерзавку и навалился на нее всей своей немалой тяжестью.
– Значит, долг отдавать не хочешь? Ничего не хочешь? Да еще лягаешься, как кобыла? И взамен ничего? Цепочку пожалела?
Барни стер с ушибленной щеки мокрую, липкую глину. Хорошо. Так тебе это не пройдет. Я научу тебя благодарности… воспитание всегда на пользу.
Он опрокинул ее на спину. Теперь, когда он принял решение, дело шло на удивление легко. Она трепыхалась, как курица, пока он снимал с нее штаны, расстегивал, чуть не отрывая, кнопки и стягивал с себя джинсы. Хрен с ней, с твоей цепочкой. Зачем она мне? Я не вор и не грабитель. Но заплатить ты должна. Хоть какая-то благодарность человеку, который пришел тебе на выручку, мало того – спас твою жалкую жизнь.
Глава 21
Нестройное журчание воды временами звучало почти как ангельский хор, отдаваясь в ушах многократным гармоническим эхом.
Потом стало потише – или показалось? Лена Сунд открыла глаза и обнаружила, что втиснута в развилку сучьев, как обезьяний детеныш. А береза, на которую она в панике взобралась, превратилась в сосну. Как это могло случиться? Белая береста погрубела и обросла темно-оранжевой чешуей. Несомненно, сосна, причем молодая, иначе не прогибалась бы так под ее тяжестью. С веток, с хвои, с неба – отовсюду капает вода. Голова раскалывается до того, что вот-вот вырвет. Мигрень… опять мигрень. Смахнула воду с ресниц – на пальцах кровь. Откуда? Вот оно что… нет, не мигрень. Ударилась головой. Наверняка очень сильно. Представила глубокий кратер на темени. А может, и на лбу. А может, даже и не кратер – дыра. Пробитый череп.
Руки сиреневые от холода, сведены судорогой, даже выпрямить пальцы не удается. Как старые, плохо вымытые кисти с засохшей до каменного состояния краской. На тыльных сторонах ладоней царапины, будто на нее набросилась взбесившаяся кошка.
Не успела подумать про кошку, увидела змею. Черный, мускулистый жгут прямо над ней, в каком-нибудь метре. Гадюка. Точно не уж – у ужей нет таких зигзагообразных, напоминающих граффити полос на спине. Сначала Лене показалось, что змея мертвая, но почти мгновенно поняла – ошиблась. Вроде бы безвольно свисающая голова выписывает почти незаметные высматривающие петли, на кончике носа повисла крупная дождевая капля, сверкающая водяная линза, а в ней в миниатюре отражается окружающий мир.
