– Я действовал на автомате, – пробормотал Сет.
– Ты тоже под домашним арестом.
– Спасибо, – пропел брат и грохнул пустым стаканом о подоконник. – Только о том, что подверг опасности Кристи, я и жалею. Но о том, что спас Стаффорда, не жалею ни капли. Пацана выперли из семьи и чуть не пристрелили. Пусть хоть что-то хорошее с ним случится в награду за спасение Кристи.
– Уверена, он уже пожалел о том, что сделал для нее, – сказала Рейчел, наливая кипяток в чашку.
– Пожалел или не пожалел, но вот она – я, стою тут и дышу! – выкрикнула я. – Разве этого мало, чтобы подумать о нем хорошо хотя бы раз?
– Устами младенца глаголет истина, – подпел Сет. – Хотя бы раз давайте подумаем хорошо о Стаффорде.
– Только один раз. В благодарность за спасение Кристи, – закончила Рейчел.
* * *
Рейчел запретила мне приближаться к комнате Дэмиена. Но нарушать правила было моим любимым хобби, поэтому ближе к полуночи я заварила на кухне три большие чашки какао, густо посыпала их маршмеллоу и тихонько пробралась в северное крыло дома – туда, куда после операционной переехали наши гости. Если, конечно, «гости» – верное слово.
Дверь караулил Майкл, но я наврала ему, что это Рейчел попросила принести больному напитки, и он пропустил меня.
В комнате стоял полумрак, горела только настольная лампа. Дэмиен дремал – его грудь, укрытая одеялом, тяжело вздымалась. Кожа была бледной, как простынь, а веки подрагивали во сне. Дженнифер сидела в кресле рядом и читала книгу. Даже сейчас, после всего, что ей пришлось пережить, она выглядела изумительно: рассыпавшиеся по плечам белокурые волосы, маленькие веснушки на бледной коже и огромные серые глаза с мокрыми ресницами: наверно, снова плакала. Она подняла глаза и, увидев меня с большим подносом наперевес, радостно улыбнулась:
– Это нам?
– Да, немного сладкого, которое снимает стресс. Ты любишь какао?
– Сейчас это то, чего я хочу больше всего на свете, – улыбнулась она. – Ну, после выздоровления Дэмиена, конечно.
Я поставила поднос на стол и протянула ей чашку.
– Как твой муж? – спросила я, с удовольствием наблюдая за ее реакцией. – Я уже в курсе, что вы женаты.
– Благодаря девочке, которая всегда все знает, он жив, – улыбнулась она. – И надеюсь, скоро пойдет на поправку.
– Все равно не вышло бы секрета, я заметила одинаковые кольца на ваших безымянных пальцах, – сказала я.
– Глаз – алмаз, – похвалила Дженни.
– Жаль, что мой глаз-алмаз не заметил снайпера. Сет его приметил, да и то слишком поздно.
– Не поздно, – возразила Дженни. – Мы все живы, значит, совсем не поздно… Как вы там оказались?
– Я слышала, что вы планировали встретиться после университета, когда сидела на кухне прикованная к батарее. А когда родители мне сказали, что Дэмиен после всего, что сделал для меня, вероятно, не жилец, я решила проведать вас. Сет составил мне компанию.
– Знаешь, что, Кристи? – сказала Дженнифер. – Я буду молиться за тебя каждый день. Я навсегда запомню это.
– Ты будешь молиться? – переспросила я. – Серьезно? Ты знаешь молитвы?
Мне показалось совершенно немыслимым то, что Дэмиен, порок во плоти, женился на девушке, которая тоже знала молитвы.
– Да, я знаю много молитв, – улыбнулась Дженнифер.
– И Дэмиен… не против? – спросила я.
– А почему он должен быть против? Атеист – не значит сатанист, – рассмеялась она.
Мы еще поговорили с Дженнифер обо всем, что лезло в голову, и допили какао. Почему-то я чувствовала себя сказочно счастливой. Свет и тепло наполнили мою голову, мои легкие – меня всю. Наверно, я открывала рот – и из него вылетал луч. Наверно, сияние исходило из моих глаз. Наверно, кончики моих пальцев светились, как маленькие светлячки.
Что со мной случилось? Я спасла человека, который спас меня, – вот что случилось! И теперь он в безопасности – здесь, рядом. И еще он любим. Есть та, кто бережет его покой. Она держала его за руку, когда его тело прошили пули. Она сделает его счастливым.
Я не испытывала к ней ревности. Во мне не было чувства, даже отдаленно похожего на ревность. Дженнифер словно была неотделимой частью Дэмиена, его продолжением – а значит, на нее моя симпатия распространялась тоже. Ведь нельзя любить сокола, но не любить его крылья. Нельзя любить солнце, но не любить его свет! Когда я перед уходом обняла ее – я словно обняла и его тоже. Когда она улыбнулась мне напоследок, я знала, что мне улыбается и он.
Я, видимо, совсем разомлела от этих чувств, потому что не восприняла всерьез Майкла, который встретил меня сразу за дверью комнаты – мрачный, как диктор, зачитывающий плохие новости.
– Ты солгала мне, никто не отправлял тебя туда с какао, – сказал он хрипло.
– И что с того? – бросила я ему, лениво хлопая глазами.
– Только то, что я знаю, чьи похороны будут следующими.
– Мои, что ли? Потому что я соврала своему большому, грозному брату?
– Нет, мы будем хоронить твои маленькие, дурацкие иллюзии, Кристи. И знаешь что? Иллюзии хоронить порой тяжелее, чем людей.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, Майкл.
– Однажды наступит день, когда ты в этом убедишься. День, когда это отродье вонзит тебе нож в спину, пока ты будешь порхать вокруг него с фарфоровой посудой!
Майкл схватил меня за плечи и хорошенько встряхнул. Я не удержала поднос с пустыми чашками, и он рухнул на пол. Чашки разлетелись на мелкие осколки. Я просто окаменела от ужаса: мне показалось, что Майкл сейчас ударит меня. Сначала встряхнет еще раз – так, что голова ударится о стену, а потом влепит пощечину.
– Убери от нее руки.
Мой взгляд метнулся туда, откуда шел голос, – и я увидела, что дверь в комнату Стаффордов по-прежнему открыта. Дэмиен сидел на кровати и смотрел на Майкла такими страшными глазами, что я бы на месте брата уже пустилась наутек. Лицо Дэмиена исказил гнев, а голос прозвучал на октаву ниже обычного: это было почти предостерегающее рычание.
– Забавно, не так ли? – фыркнул Майкл. – Овечка переживает о благополучии волка. Волк делает вид, что счастье овцы – дело его жизни. А пастух при этом выглядит полным идиотом. Но все мы знаем, что случится, когда пастухи отвернутся, не так ли, Дэмиен?
– Одним пастухом станет меньше, – проговорил Дэмиен, опуская на пол ноги.
Одеяло соскользнуло с его груди, и я онемела от ужаса. Его тело было покрыто темными, как ежевичный сок, гематомами и багровыми ссадинами. Но даже после драки с отцом, ранения и кровопотери он выглядел устрашающе опасно. Он был похож на зверя, который угодил в капкан и был на последнем издыхании, но с радостью прихватил бы на тот свет с собой кого-нибудь еще.
– С каким удовольствием я бы сейчас напомнил тебе, кто ты и где находишься, да вот беда – не вижу живого места, – ухмыльнулся Майкл. – Впрочем, можно поискать.
