Все эти случайные совпадения. В 1974 году мужчина решил покончить жизнь самоубийством, прыгнув под поезд в стокгольмском метро. Я до сих пор не знаю, кем он был и почему это сделал, но его поступок привел к часовой остановке движения поездов на красной ветке. В результате я шла пешком и попала в такое место, где иначе бы никогда не оказалась. Мне было семнадцать, и очень хотелось уехать, куда – непонятно, будущее обволакивал туман обескураживающей неизвестности. В гимназии мне было так же одиноко, как и в последних классах средней школы, и идея съездить в город развлечься возникла спонтанно. Это был рабочий день между праздничным и выходным, уроков не было, а проводить все свободное время дома было тягостно. Я шла наугад и наткнулась на огороженную территорию. Вначале я хотела пройти мимо, но что-то возбудило мое любопытство. Там велись археологические раскопки. Два человека, стоя на коленях, осторожно освобождали от грунта скрытую под землей старинную каменную стену, третий сидел, согнувшись, над наполовину торчавшим из земли сосудом из обожженной красной глины. Я остановилась как вкопанная. И стояла так долго, что археологи в раскопе заметили меня и поинтересовались, не хочу ли я их о чем-нибудь спросить.
– Нет, я просто смотрю.
Как завороженная, я наблюдала за их работой. Не знаю, чем она меня так поразила. Может быть, мое внимание привлек сосуд, принадлежавший кому-то в далеком прошлом; может быть, захватила мысль о том, что земля хранит свидетельства минувших судеб. А может быть, меня привлекла сама по себе работа археологов, требующая терпения и тщательности. Я могла легко представить себя на их месте. Вот, наконец, она – подходящая задача для моего упорства. Я хотела, как они, углубиться в другие времена, чтобы покорить реальность, казавшуюся мне такой тягостной из-за одиночества и постоянных разборок мамы с Дороти. Под моими ногами лежал совсем другой мир. Ушедший мир. Стоя там, на улице, и устремив взгляд вглубь столетий, я осознала, что и мои мелкие невзгоды однажды будут принадлежать ушедшему. Возможно, сотню лет спустя археолог найдет останки того, что было моей жизнью.
На следующий учебный день я сразу же пошла к консультанту по профориентации.
– Я хотела бы узнать, где можно выучиться на археолога.
Весна 1976 года. Прошло два года с тех пор, как я приняла решение, и полгода после звонка Дороти с Центрального вокзала. Дома по-прежнему царила тишина. Поливальная машина очистила улицы от гранитной крошки, насыпанной за зиму, и рощицу за нашим домом заполонили подснежники. Вечера стали светлее. Весна, как обычно, принесла с собой щекочущее чувство ожидания. В этот раз оно оказалось не напрасным. Обучение в гимназии подходило к концу, и высокие оценки гарантировали мне поступление в Лундский университет. Он располагался на достаточном расстоянии от дома. Уппсала казалась мне слишком близкой
[16]. Но мое ожидание омрачало беспокойство. По моим наблюдениям, маме лучше не становилось. Ее не увлекла даже помолвка короля с Сильвией
[17], купленные мною женские журналы так и остались нечитанными. Иногда я размышляла, не поехать ли мне на Центральный вокзал на поиски Дороти, но нежелание действовать за маминой спиной всегда одерживало верх. Особенно сейчас, когда она так изменилась. Мама уже больше не работала и все время проводила дома. В конце мая я нашла на кухне справку, где говорилось, что ей начислена пенсия по состоянию здоровья. Причина не указывалась, а мне так хотелось узнать.
В конце концов я, набравшись смелости, задала вопрос отцу.
– Мама больна?
Отец слегка улыбнулся и отвел взгляд. Он сидел за кухонным столом, склонившись над спортивными страницами газеты и лотерейным купоном.
– У нее просто небольшие проблемы с нервами. Все будет хорошо, вот увидишь.
Сердце тяжело билось, но надо было продолжать. Я спросила еще тише:
– Ты думаешь, это из-за Дороти?
– Нет, – отрезал он.
Улыбка исчезла с отцовского лица, он откашлялся, надел очки и вернулся к изучению таблиц с результатами матчей. Я осталась стоять в дверях. Взяла разбег, чтобы задать свой последний вопрос, понимая, что собранная в кулак смелость скоро меня покинет.
– Как ты думаешь, мама сможет прийти на мой последний звонок? Церемония состоится на школьном дворе. Конечно, это необязательно, и если она не сможет – ничего страшного, я просто хотела спросить: может, вы с ней об этом говорили?
Папа отложил ручку в сторону. Опять улыбнулся, но глаза оставались грустными.
– Ты знаешь, – начал он, – я хотел дождаться твоего окончания школы, но почему бы не сказать уже сейчас? Если ты опять планируешь на лето устроиться работать в больницу в Лонгбру, возьми, пожалуйста, отпуск в первую неделю июля. Билеты на поезд лежат там, в ящике. Мы отправимся с тобой вдвоем в путешествие. Я очень хочу показать тебе удивительную природу Лапландии.
Его слова так ошеломили меня, что я даже не сразу поняла, что испытываю радость. Меня захлестнули всякие разные мысли. Поехать в путешествие? Вдвоем с отцом? До того момента я не уезжала дальше Нючёпинга, где проживали бабушка с дедушкой.
– Мы сядем на ночной поезд, потом остановимся на несколько дней на турбазе в Абиску. Оттуда мы каждый день будем отправляться в пешие походы. Ты даже представить себе не можешь, как там красиво, в горах, божественно красиво.
Но мне казалось, что я вполне могу себе это представить. Впечатления отражались в отцовской мимике. Все предвкушение было сосредоточено в выражении его лица, которого прежде я у него не замечала. Он ведь всю жизнь читает книги и смотрит телепередачи о природе. А теперь хочет поделиться своим большим увлечением.
Со мной.
Сначала я онемела. Потом я была готова откусить себе язык, когда облекла свою благодарность в слова, убившие всякую радость:
– А как же мама? Разве она справится тут одна?
К папе вернулось прежнее выражение лица.
– Я позаботился об этом. Улла будет заглядывать и присматривать за ней.
И вот настал день окончания школы. Я купила белое платье и чувствовала себя вполне красивой. Студенческих фуражек у нас не было – они считались признаком снобизма и принадлежности к верхним слоям общества
[18]. Одноклассники рыдали и клялись всеми святыми, что будут поддерживать связь друг с другом, я же воспринимала все происходящее как освобождение и радовалась возможности двигаться дальше.
